Базовая техника психоанализа была тогда и остается сейчас очень простой. Психоаналитик садился в кресло, а пациент ложился перед ним на диван (у Фрейда он был с иранским покрывалом и россыпью бархатных подушек). Пациент не видел психоаналитика и просто расслаблялся, говоря всё, что приходит ему в голову, этот процесс Фрейд называл свободной ассоциацией. Не нужно было ни задавать вопросы, ни предлагать решения. Всё, что тревожило пациента, волшебным образом всплывало на поверхность, в наэлектризованное пространство между его губами и ухом психоаналитика. Этот поток на первый взгляд случайных воспоминаний, снов и мыслей превращался в осмысленный материал путем коротких, метких интерпретаций, и в конце концов причина бед пациента становилась кристально ясной.
Изначально Фрейд пробовал телесный контакт с пациентами, но к моменту знакомства с Райхом его практика стала исключительно вербальной. Фрейд рассматривал физические симптомы истерического, символического характера, в которых читал зашифрованные послания о подавленных эмоциях. Немота Доры, запоры «человека-волка», отказ от еды Анны О. всё это результат так называемой конверсии: отчаянные попытки сознания просигнализировать о проблеме где-то еще. Распутывая эти подсказки, искушенный аналитик обнаруживал безотчетные желания и защитные механизмы, саднящие и бурлящие далеко за гранью сознательного. Стоило пациенту вновь обрести утраченное воспоминание, как симптом исчезал.
Однако этот метод был несовершенен. Осознание причины переживаний не вело автоматически к решению проблемы, как когда-то надеялся Фрейд. Даже если ты с мучительным трудом докапывался до толчкового события, до похороненной травмы, пациенты не всегда начинали чувствовать себя лучше. И психоаналитик, и пациент застревали на этой неизученной территории между толкованием и исцелением. Не без конца же продолжать толковать сны?
Нетерпеливого Райха фрустрировал этот процесс, но раз не было правил, значит, он мог с полной свободой самостоятельно разрабатывать следующий шаг. Выслушивая пациента, он часто переключал внимание с его рассказа на его тело, настороженно застывшее на кушетке. Что, если оно говорит нечто, не выразимое в словах? Быть может, эмоции, к которым пациенту так сложно найти доступ, спрятаны на самом видном месте. Быть может, прошлое хранится не только в памяти, но оставляет след и в теле тоже.
Райха интересовали не истерические симптомы и их расшифровка, а некая скованность, зажатость, отраженная во всем существе человека, постоянное напряжение такой силы и непробиваемости, что Райх сравнивал его с броней. Оно заметно в каждом действии пациента, от рукопожатия до улыбки и тона голоса. Райх предположил, что эта «броня характера» работает как защита от чувств, в особенности от тревоги, гнева и сексуального возбуждения. Если чувства причиняют слишком много боли и дискомфорта, если выражение эмоций не поощряется, а половое влечение находится под запретом, единственный выход сжаться, запереть чувство на замок. В результате вокруг уязвимой личности человека образуется физический щит, защищающий его ценой невосприимчивости к удовольствию.
Проще всего понять теорию Райха можно, представив солдата: строевая выправка, каменная верхняя губа, тело, натренированное не поддаваться эмоциям. Не каждый проходит такую суровую муштру, но почти каждому в детстве внушают, что тот или иной эмоциональный опыт неприемлем, а то или иное желание постыдно. «Что ты как маленький», скажет порой родитель, или: «Мальчики не плачут», и в итоге ребенок напрягает тело, пытаясь справиться с эмоцией и подавить ее. Райх пришел к осознанию, что этот процесс происходит перманентно, превращая тело в хранилище травматических воспоминаний и всевозможных запретных чувств.
Пока я писала это, случилась поразительная вещь. Бывший бойфренд прислал мне свой фильм о том, как его в семь лет отправили в школу-интернат. Фильм был сделан в технике покадровой анимации и рассказывал историю о похищении маленького чумазого мальчика с ногами иксом: его, завернутого в одеяло, запихивают в багажник автомобиля. «Мое тело застыло», говорит голос за кадром, и вокруг несчастной обездвиженной фигуры начинают появляться слова: «Онемевшая шея. Головная боль. Боль в горле. Боли в спине. Боль в ногах». «Хотя, может, похищение неподходящее слово, продолжает голос. Всё было очень по-английски, сухо, без эмоций»[14]. Его похитителями были два самых любимых человека, которым он доверял больше всех на свете, и они отвезли его туда, где детям не давали проявлять чувства и издевались над ними. Теперь ему было под шестьдесят; с того дня он не мог плакать. Это именно то, о чем говорил Райх: прошлое похоронено в наших телах, каждая травма сохранена в мельчайших деталях и замурована заживо.