Все эти новшества, о которых он слышал от приезжих, казались ему бессмысленной блажью. Так в нём звучала ревность жителя окраины.
Не я тебя поучаю. Голландцы нас всех поучают.
Ты, князь, сам себе можешь куцый галанцкий дворец откозлячить, только галанция вокруг него не нарастёт! Ремезов от злости сорвал шапку и зажал её в кулаке. Кремль не тебе, а народу нужен!
Я не хуже тебя народ знаю! вспылил и Гагарин. Я пять лет московский градоначальник! Я весь Белый город после пожара в камне отстроил! Всяких хоромин наворотил! На меня иноземцы работали!
Матвей Петрович гордился, что восстановил старую столицу, исполнил указ царя и обезопасил Москву от огня. Он разбирался, что такое зодчество. Дворец на Тверской возвёл ему сам Ванька Фонтана, итальяшка, который в Москве строил дворцы Лефорту и Апраксину. И Фонтана был услужливый, как девушка, всегда вином потчевал, не то что этот сучкастый пень Ремезов.
Велика слава иноземцы! Тут Сибирь! Ремезов потряс шапкой перед носом Гагарина. Сюда иноземцы только пленные доходят! У нас надо всё по завету делать, по-соловецки, чтобы как брюхом сшибало!
Царь старину взашей гонит!
А как здесь без неё? Она одна всё крепит! Или не помнишь Сибири?
А ты на меня не ори!
Матвей Петрович забыл, что он князь и говорит со смердом. Ремезов уязвил его прямо в душу, и гнев князя Гагарина был не наигранным, с каким он порой обрушивался на дьяков и чиновников, а настоящим. Царская неметчина со всеми её париками и шпагами, экзерцициями и фортециями Матвею Петровичу и самому не слишком нравилась. Он вырос на кондовом московском боярстве, а возмужал на кондовом сибирском воеводстве.
Дед Матвея Петровича служил воеводой в Томске, отец в Нарыме и Берёзове. Братья Иван и Матвей Гагарины по молодости были стольниками у царя Иван-Лексеича, а Милославские иноземных новшеств при дворе не жаловали. Потом братья тоже уехали воеводить в Сибирь, в Иркутск, затем Матвей Петрович уже один отправился в Нерчинск.
Словом, князь Гагарин привык к отеческой старине. Однако десять лет он был любимцем Петра Лексеича, и пришлось отвыкнуть. А сейчас этот архитектон попрекает его, будто он запамятовал, на каких опорах русское державство стоит.
Лотошники на площади оглядывались, подталкивали соседей, указывая на губернатора и архитектона, которые лаялись, как два пьяных ямщика.
Ладно, хорош глотки драть, остывая, взял себя в руки Гагарин. Стыдобища, люди смотрят.
Пущай любуются, какого почтения у нас губернатор!
Ремезов сердито уставился на собор. Гагарин толкнул его в плечо.
Я же не спорю, Ульяныч, что кремль красивей першпектива. Будем думать про него. Ты у нас архитектон. Но лошадей-то не гони.
«Будем думать!» передразнил Ремезов. Денег давай, губернатор!
Дам, не вопи, вздохнул Гагарин. Начнём с башни на взвозе и с церкви на мысу, а кремля пока не касаемся. Рисуй мне чертежи.
Глава 9
Конклюзии
Сейчас всё растолкую, сам-то лишь вчера узнал, Семён Ульянович внимательно оглядел сыновей. Конклюзии заморские придумки, царь их возлюбил и свой дворец имя восхитил. Вот и Матвей Петрович сего же себе пожелал. Конклюзия, значит, суть картина, густой краской на грунтованном холсте писанная, размером в сажень, как образ с Деисуса, Семён Ульянович для наглядности показал руками, хотя его сыновья знали, каковы размеры икон деисусного чина. Но главное что и как изображённое есть.
Для пояснения Семён Ульянович против воли скатывался на какую-то выспренную речь, но иначе у него не получалось. Сыновья молча слушали.
Конклюзию пишут вроде канона «древа». Помните, мы олифили из Абалакской обители образ «Древо Иессеево»? Вот подобное же. Малюешь, значит, в красках на весь холст древесо, в ветвиях его чаши цветочные, а в чашах всякие парсуны, чтобы на них люди делали то, чем прославлены. И вскрай письмом повествуется, кто сей муж, и какой подвиг совершил.
Хитрое дело, батюшка, с уважением сказал Леонтий.
Ремезов хмыкнул.
Семён Ульянович ещё месяц назад отнёс губернатору чертежи башни на взвозе и церкви на мысу и принялся ждать ещё какое-нибудь задание. Вчера Матвей Петрович наконец-то вызвал его к себе.
Ты же иконник, изограф, верно? спросил князь.
Да всё могу, самоуверенно ответил Семён Ульянович.
Мне в дом картины будут нужны. Ты и намалюй.