Их вела практическая необходимость: ей требовалось лечение, он предложил свои услуги.
Каждый выбирал для себя.
Кроме того, в предстоящем сексе не было ничего сексуального.
Если бы они сошлись по-иному: сначала созвонились, потом встретились, где-то погуляли, подержались за руки, куда-то прокатились, поцеловались через селектор АКПП и совершили все прочее, предшествующее падению в постель это показалось бы нормальным.
Сейчас речь шла не об удовольствиях, а всего лишь о гормонах.
По крайней мере, так стоило полагать.
И все-таки что-то царапало душу.
Волков косился на коленки Антонины Максимовны, поблескивающие капроном между распахнутых пол плаща.
Усталые, они не переживали ни о чем, однако оставались женскими коленками, за которыми распахивались врата рая.
Жену Волков любил и уважал как человека, за все годы брака не совершил ни одного некрасивого поступка по отношению к ней.
Но ситуация допускала Соломоново решение: гормоны он мог получить старым мальчишеским способом, слить в стаканчик, потом передать шприц.
Это успокоило, джип поехал бодрее.
2
Окраинный район, в городе именуемый «Черниковкой», был полупромышленным.
Здесь имелась лишь одна приличная улица Первомайская, оформленная в стиле позднего Сталинского классицизма.
Открываясь пропилеями из помпезных восьмиэтажек, она широко бежала под гору и напоминала что-то московское, хоть и уменьшенное до смехотворности.
Остальные кварталы были застроены кое-как.
Дом, стоящий среди серых тополей на углу прямой улицы Герцена и зигзагообразно-ломаной Кольцевой, был страшней, чем Навуходоносор.
Двухэтажный, слепленный непонятно из чего, с дощатыми фронтонами и большими мелко переплетенными окнами, он прогнил насквозь.
Из облупленного фасада выступали то ли эркеры то ли балконы, обшитые все теми же досками, черно-бурыми от старости.
Фундамент ушел в землю; ступеньки крыльца вели не вверх, а вниз.
Зимой здесь наверняка стоял болотный холод, а летом сырая турецкая жара.
И, без сомнения, круглый год досаждали комары.
В подъезде было полутемно, перилам ободранной лестницы не хватало балясин.
Где-то наверху раздавались отвратительные детские голоса.
Железисто несло самогоном; вероятно, его варили тут постоянно.
Квартира 1, куда привела Антонина Максимовна, занимала половину первого этажа.
У входа стояли какие-то ящики, мрачный коридор смотрел плотно закрытыми комнатами.
Лишь у дальнего конца падал мутный отсвет: там, видимо, была кухня со стеклянной дверью.
Веяло специфическим запахом жилища, в котором не предусмотрено ванных комнат, а горячая вода есть только из полуживой газовой колонки.
Просевший пол, казалось, источал миазмы подвала.
Трудно было представить, что в городе-миллионере, столице субъекта, украшенной сталагмитами московского пошиба, еще сохранились такие клоаки.
Щелкнул выключатель.
Под потолком вспыхнула желтая лампочка без абажура; от нее стало еще темнее.
Тонюшка, это ты?
Дрожащий старушечий голос раздался откуда-то из глубины.
Я, мама, я! ответила Антонина Максимовна, с грохотом запирая замки. Посиди у себя. Привела нового доктора, будет меня лечить.
Повесив куртку и разувшись, Волков прошел за хозяйкой.
Комната была огромной и напоминала мебельный склад, куда некуда ступить.
Справа возвышался гардероб громоздкий, как отколовшаяся скала.
В получившийся альков втиснулась деревянная кровать на ножках.
Она относилась к категории, которая в советские времена позиционировалась «супружеской», хотя была чуть шире современной полутораспальной.
Вероятно, конструкция грохотала, как ткацкий станок.
Красное покрывало резало глаз.
Сбоку поднимался ковер с красно-черным орнаментом.
На изголовье смотрело бра в форме тюльпана, шнурок отчего-то покачивался.
У стены примостился сильно поцарапанный журнальный столик.
Около него стояли два кресла тоже советского образца, с лакированными боковинами.
Дальше тянулся еще один шкаф, книжно-посудный.
Остальное пространство заполнили кособокие стулья, тумбочки, еще что-то, вряд ли используемое в быту.
В торце раскинулось огромное окно, наглухо затянутое тюлем.
Слева от него открывался узкий проем без двери: то ли вход в смежную комнату, то ли выгороженная кладовка; там тоже виднелся какой-то хлам.