Я уже и сама верю в этого мифического Юрочку, порожденного бабушкиным больным воображением. Я ей даже немного завидую. Ей ничего не надо, она создает миры одним только усилием свихнувшегося ума и живет в них как в сказке.
А ты кто? спрашивает бабушка после небольшой паузы.
Твоя внучка Марта. Я перешла в одиннадцатый класс, у меня сейчас каникулы, я на даче, сразу выдаю я как можно больше информации, чтобы избежать повторных вопросов.
Марта! радуется бабушка. Как ты живешь?
* * *Как ни странно, разговор с бабушкой меня развеселил. Я ей по второму разу рассказала, что хочу встретить классного парня, но не могу нигде такого найти, а потом прибавила ее собственные слова «ходишь-ходишь, коза неприкаянная».
Ну ты скажешь! захихикала бабушка.
Она бы и дальше охотно продолжила со мной болтать. Мне наверняка пришлось бы рассказывать о своих затруднениях в третий раз, но папа позвал ее чистить зубы и ложиться в кровать.
* * *Накраситься перед выходом я не успела, но какая разница, все равно в темноте ничего не видно. Перед нашим домом маячил Тиша, головой в телефоне, и телефон его сиял в ночи как гигантский прямоугольный светлячок. Ника чмокнула Тишу в щеку, Тиша рассеянно чмокнул ее в ухо, и они пошли по улице впереди меня, положив руки друг другу на попы.
Ты это видела? А это? Вот это глянь, то и дело говорил Тиша Нике, и из его телефона сыпалась звенящая дребедень: человеческая речь на всех языках мира, писки и визги, рев моторов и хохот.
Мне стало скучно, я обогнала их и пошла быстрее. Наша компания меняла место сбора несколько раз за лето. Сейчас это была дряхлая седая яблоня между полем кукурузы и полем овса. Рядом с ней мы вытоптали площадку и жгли каждую ночь костер, притаскивая с помойки и из оврагов сухие деревья, старые оконные рамы и жерди выкорчеванных заборов.
Когда я добираюсь до яблони, там уже горит огонь и вокруг костра на бревнах сидят Петр, Леонид с прицепившейся к его рукаву Илоной, задумчивый Карабас и мелкий Сеня, который при виде меня звучно и густо харкает в костер. Я не обращаю на него внимания и встаю у огня, сунув руки в карманы. Разговор у них идет, разумеется, про сегодняшнюю выходку братьев и приезд краснолицего Спиридонова. Над Спиридоновым смеются, выходку хвалят. Леонид встает подбросить дров, потом садится снова, и сразу же Илона берет его под руку.
Да пусти ты, с легким нетерпением говорит Леонид и высвобождает свою руку.
Илона смотрит на него растерянно, а тут еще подходят в обнимку Ника с Тишей, ей становится совсем не по себе, она съеживается и обхватывает колени руками.
Что пьем сегодня? хлопает в ладоши Леонид, который Илониных переживаний вообще не заметил.
Пива больше нет, сообщает Тиша, не отрываясь от телефона.
Его отец недавно привез из Москвы три канистры, Тиша тайком сливал оттуда пиво и носил нам.
Портвейна тоже, замечает Карабас.
Они с Илоной утащили ополовиненную бутылку у родителей.
Портвейн еще вчера кончился, все уже в курсе, ворчит на брата Илона. Ей хочется выместить на нем свою обиду.
Надо к Кате-под-мостом идти, решает Петр. Чья очередь?
Карабаса, тут же подсказывает Илона.
Я же ходил недавно, неуверенно возражает Карабас.
Бедняга Карабас робеет ходить к Кате-под-мостом, оно и понятно. Катя эта на редкость несимпатичная женщина, просто тролль какой-то. Лет ей, наверное, сорок, а может и пятьдесят. Она вся словно в спешке слеплена из кусков сырого теста. Лицо ее похоже на непропеченный блин с щелью рта и маленькими глазками, обычно сонными, но иногда в них мелькает хитрое жадное выражение. Темные редкие волосы собраны в жидкий хвостик, стянутый синей резинкой, такой на рынках связывают пучки укропа. Говорит она так, словно ненавидит тебя с рождения, но иногда на нее нападает странная любезность, и она лебезит, лебезит так противно, что лучше бы грубила. Катя живет в старом деревенском доме у моста, по которому грохочут день и ночь фуры, пьет сама и продает нам водку. Ни в одном магазине нам алкоголь не продадут мы все несовершеннолетние, даже Петру еще нет восемнадцати.
Иди, не ссы, подбадривает Петр погрустневшего Карабаса.
Да я же ходил, пусть кто-нибудь другой, безнадежно повторяет тот.
Двигай, Карабасина, пихает его в плечо Леонид. Все по чесноку, твоя очередь.
Карабас продолжает скулить, и Сеня выпаливает в него одним из своих ругательств тошнотворных.