Покружив с кровожадным видом, Елисеева в сердцах шлепает выбивалкой по торчащему из переполненного мусорного контейнера облысевшему плюшевому зайцу и в раздражении отправляется домой.
Ой, дурак Чубакка, обеспокоенно говорит Ника.
Мне тоже все это не нравится рано или поздно Чуба попадется.
* * *На вечернем автобусе возвращается мама. Она уставшая, без помады на губах, пиджак несет в руке и уныло размахивает им на ходу.
Мам, будешь макароны?
Она кивает и плюхается на стул на кухне. Мы с ней вдвоем, Ника на чердаке красится перед ночной прогулкой.
Как дела? спрашиваю осторожно, когда мама съедает половину своей порции.
Нормально, невнятно бурчит она.
Съев все до конца и отказавшись от добавки, она поднимает на меня глаза и говорит:
Три собеседования за день это чересчур.
Я киваю. Наверняка чересчур.
Что-то я не то делаю. Она снова опускает глаза.
Давай я помою.
Я забираю у нее тарелку и несу к раковине, а она сморкается в салфетку и несет эту салфетку к мусорному ведру.
Марта, это что такое? совсем другим тоном, резким и неприязненным, спрашивает мама.
Я оборачиваюсь и холодею. Мы забыли вынести на помойку мусор, в котором лежала разбитая тарелка! Ведь хотели же, чтобы мама не заметила. Она бы, может, до конца лета так и не поняла бы, что эта несчастная тарелка пропала. А теперь стоит над ведром и выуживает оттуда осколки один за другим.
Это я разбила, извини меня, пожалуйста, торопливо говорю я. Отчего-то я решаю, что сейчас лучше не говорить, что виновата Ника.
Я жду, что мама будет ругаться, но она прижимает к себе эти осколки, всхлипывает как девочка и говорит прерывающимся голосом:
Склеить ведь можно. Зачем в мусор-то?
И уходит вместе с разбитой тарелкой к себе в комнату.
* * *Из самого дальнего угла участка, подальше от дома, чтобы не услышала мама, я звоню папе:
Пап, мама плачет.
Хм. Почему?
Откуда я знаю. Плачет и все.
Хм.
Пап, может, ты приедешь к нам уже?
Ну, не знаю. Мне кажется, мама не хочет меня видеть.
Ух, как он меня бесит, когда начинает так говорить.
А если это я хочу тебя видеть? повышаю голос.
Это другое дело. Надо подумать.
Мы молчим. Папа спрашивает:
Ты как там?
Нормально, отвечаю.
Рассказывать, что на самом деле все ненормально, не хочется. Папе сейчас не до меня, он думает о чем-то другом, я чувствую.
Как бабушка? спрашиваю.
В порядке, вот гуляли с ней только что. Хотела бездомного кота к себе забрать, смеется папа. Хочешь, дам ее?
Я соглашаюсь, и спустя некоторое время в трубке раздается слегка дрожащий, но решительный голос:
Кто меня спрашивает?
Бабушка, это я, твоя внучка Марта, представляюсь по всей форме.
Марта! радостно ахает бабушка. Ты что не в школе?
У меня каникулы.
«И вообще уже ночь, какая школа», можно было бы добавить, но первого объяснения достаточно.
Ты в каком классе, в третьем?
В одиннадцатый перешла. Бабушка, как живешь? меняю я тему.
Чудесно, Юрочку жду, радостно докладывает бабушка.
Какого Юрочку?
Одноклассника. Он в меня влюбился, представляешь? И она переливчато смеется.
Представляю. То есть не представляю, говорю я. Он хороший?
Очень!
Бабушке явно хочется о нем поговорить.
Добрый?
Да, уверенно отвечает она.
Веселый?
Все время меня смешит!
Заботливый?
Юрочка чудесный!
Секси?
Как-как?
Ну, целоваться с ним хочется?
Бабушка заливается смехом, а потом выговаривает кокетливо:
Мы уже целовались, и добавляет с торжеством: в губы!
Я вспоминаю Лусинэ.
Бабушка, я так рада за тебя!
Спасибо, моя милая. Ну, а ты как живешь? спрашивает бабушка.
По ее тону я чувствую, что у нее-то, в отличие от папы, полно времени и она готова подарить его мне.
Бабушка, мне так хочется влюбиться в какого-нибудь классного парня, если бы ты знала. Но тут никого, совсем никого нет. И в Москве никого. У меня такое ощущение, что во всей стране для меня никого нет. Но ведь где-то они должны быть?
Конечно, должны, уверенно отвечает бабушка. Это просто провал у тебя такой. У меня тоже бывало. Ходишь-ходишь, коза неприкаянная, а потом раз, как по волшебству! вот он, твой веселый друг. И все сразу так просто, ясно и прекрасно! Как у меня с Юрочкой.