Неспокойные времена, мать, пришли на нашу землю. Много лихого народа бродит вокруг.
Гуляйза и сама понимала, что многое изменилось в их жизни. Повсюду стали появляться чужие люди. Они селятся на их землях, строят дома, вырубают леса, жгут степи в тех местах, где издревле башкиры пасли свои табуны. Эта земля кормила башкир, она была их домом, здесь испокон31 веков жили их предки отцы, деды отцы их отцов, передавая эту землю отец сыну, из поколения в поколение, напутствуя их заботиться о ней и оберегать её как величайшую святыню.
Что теперь с нами будет, ата? с тревогой в голосе спросила Гуляйза у Аиткула.
Но Аиткул не знал ответа.
Гуляйза тяжело вздохнула и стала готовить в дорогу мужу и сыну еду. Женщина завернула в чистую тряпицу несколько лепёшек из молотого ячменя, кусок козьего сыра, ломтики сушёного мяса, заботливо всё это уложила в узелок. Затем она принесла два кожаных турсука32, один наполненный кислым молоком, а другой водой, и всё это подала мужу.
День будет жарким, сказала Гуляйза, собирая мужа и сына в дорогу.
Аиткул посмотрел на небо. Вдали он увидел едва заметную тучку.
К полудню будет дождь, сказал он, наблюдая, в какую сторону движется туча. Пусть Сагит, как вернётся в стойбище, сводит животных к водопою. К тому же коровы уже вылизали все камни, нужно им положить соль.
Немного поодаль от тирмэ лениво щипали траву, медленно переходя с место на место, паслись верблюды бактрианы33. Время от времени они поднимали головы на длинных шеях, внимательно осматривались по сторонам, а затем вновь принимались, всё так же лениво, щипать траву у себя под ногами.
Нужно бы и их напоить водой, сказал Аиткул, посмотрев в их сторону.
АВДЕЙ
Аиткул взял чашу, наполнил её молоком, отломил кусок просяной лепёшки и пошёл к небольшой пристройке, приютившейся возле загона для овец. Вход в постройку преграждал кусок ткани из грубой рогожи34. Подойдя к постройке, он постучал рукояткой своей плети по низкой крыше, и из проёма, пригибаясь, будто кланяясь, появился мужчина в длинной рубахе, надетой на голое тело, из-под которой были видны его худые босые ноги.
Появившегося на пороге мужика звали Авдеем.
Аиткул протянул ему чашку с молоком и кусок лепёшки, но прежде, чем принять их из рук Аиткула, Авдей широким и размашистым жестом перекрестился, сложив указательный и безымянный пальцы вместе.
Во имя Отца, Сына и Святого Духа, нараспев проговорил Авдей.
Поздней осенью, возвращаясь из Уфы в стойбище, Аиткул нашёл лежащего посреди степи полураздетого и сильно избитого человека. Из одежды на человеке была только разорванная в клочья и запачканная грязью и кровью исподняя рубаха. Человек лежал лицом вниз, широко раскинув в стороны свои руки. Вероятнее всего, это был один из тех бедолаг-беглецов, которых теперь много бродило в здешних краях. Аиткул, не сходя с лошади, несколько раз объехал вокруг распластавшегося в грязи человека, внимательно рассматривая его. Вначале он подумал, что на этого человека напали волки, но не обнаружил на его теле следов зубов хищника, хотя всё его тело было сильно изранено.
Тауба35, тауба, тауба, несколько раз произнёс Аиткул.
Он уже собирался было пришпорить коня и умчаться прочь от этого злополучного места, как заметил, что человек двинул рукой и издал тихий, едва уловимый звук. Аиткул остановил коня и ещё раз прислушался. Человек снова двинул рукой и застонал. Спешившись, он осторожно приблизился к незнакомцу и, присев возле него, перевернул его на спину.
Человек тяжело дышал, и, судя по всему, каждый следующий вздох давался ему с трудом. Возможно, что те люди, которые бросили его здесь умирать, били его в грудь.
Эй, позвал его Аиткул. Ты кто?
Человек, едва приподняв веки, посмотрел на Аиткула. Его губы пытались что-то ему сказать.
Ай-ай-ай, промолвил Аиткул. Плохо дело.
Он размышлял, что ему делать дальше. Незнакомец был, скорее всего, беглым урус36, и Аиткул понимал, что самым правильным было бы оставить его там, где он его нашёл, и следовать своей дорогой, но на Аиткула смотрели глаза, полные боли и мольбы о помощи.
Я, наверное, сошёл с ума, проговорил Аиткул. Совсем на старости лет лишился рассудка.