Жареная картошка с грибами и молоко. Что может быть вкуснее!
Мам, а ты?
Я пока жарила, напробовалась. Ешь. Остынет.
Хорошо у мамы!
Наевшись от пуза, сказав спасибо и чмокнув мать в щёку (ну, ладно, ладно!) поплелась в спальню. Грохнулась там на кровать и мгновенно уснула
Проснулась от странной тишины в квартире. Встала, на цыпочках вышла в проходную комнату и увидела спящую мать. Та лежала на диване, не укрывшись, положив ноги на высокую подушку сразу после рождения дочери заработала тромбофлебит, отправившись в жуткий декабрьский мороз к портнихе примерять платье к Новому году.
«Пусть спит».
Снова вернулась в комнату и начала собираться на встречу с подружками. Но спустя несколько минут услышала, как её зовёт мама. Вошла в комнату.
Мама сидела на диване, бодрая и подтянутая, как будто только что не спала глубоким сном.
Ты куда?
С девчонками договорились встретиться.
Не успела приехать, уже бежишь сломя голову!
Мам, ну мам Не сердись! Не будешь?
Мать ничего не ответила, только махнула рукой.
Ну, всё, мамуля. Я побежала, опаздываю.
Она пронеслась через комнату в прихожую, глянула ещё раз в зеркало.
«Хороша! Ну хороша же!» порадовалась сама за себя.
Ярко-синее, в фантастических узорах, облегающее фигуру платье из струящегося по телу ацетатного шёлка, с широким, собранным кулиской на тонком запястье рукавом, белые туфельки на невысоком каблучке и белая сумочка через плечо. Тёмно-каштановые волнистые волосы в модной стрижке, «стрелки» в уголках серо-синих глаз. И губы. Полные, яркие, смеющиеся.
«Ну ведь и вправду хороша! А он пусть страдает! Ни за что первая не подойду!»
Так, вздёргивая себя и стремясь освободиться от жуткого волнения, которое испытывала только от одной мысли о встрече с ним, она уже собралась открыть входную дверь, как услышала:
Смотри, чтобы в одиннадцать дома была!
Ох, эта мама.
Мамочка, я же не маленькая. Погуляем с девчонками. Потом на танцы пойдём. Давно ведь не виделись.
Сказала в одиннадцать! И смотри, держи себя в руках!
Мама, ты о чём?
Она вернулась в комнату. Что-то в голосе матери, во всей её манере говорить, напрягло и почему-то испугало.
А ни о чём. Просто позже одиннадцати не задерживайся. Нагуляешься ещё.
Ладно, ладно, мамуля! Я побежала!
Снова этот страх! Ничего же не произошло!
Она выскочила из дома, по пути нюхнув ярко-красные георгины на клумбе Иды Соломоновны, учительницы младших классов, живущей в доме напротив. Сама же Ида Соломоновна стояла у своего подъезда и разговаривала с Надеждой Петровной, соседкой со второго этажа. Они обе приветливо кивнули ей, но тоже не заговорили, не спросили ни о чём, как прежде, зато их взгляды она чувствовала на себе, пока не повернула за угол.
«Странно»
Ещё издали она увидела разноцветную группку своих подружек. Стояли кучкой и о чём-то оживлённо говорили. Оживление было каким-то нерадостным. Скорее, они выглядели растерянными.
Катя миниатюрная, узкокостная, с чуть кривоватыми ногами, которые совсем не портят её фигурку. Всегда спокойная, рассудительная. Одета скромно и неярко. Зато глаза кошачьи! Зелёные, раскосые. Полный атас! Волнистые волосы не нуждаются в особом уходе.
Ванда плотная, упитанная, стабильная и смешливая до невозможности. В начале каждой весны всё её лицо густо покрывают веснушки. От этого она кажется ещё смешливее. Вечно в одной и той же юбке и широкой кофточке. Не любит одеваться. Вечный «конский хвост» на резинке.
Наташа высокая и вальяжная. Глазищи как вишни! Маленький ротик, открываясь, показывает ровный ряд мелких белых зубов. Стрижка «под мальчика». Самая умная среди нас. Отличница. Гордость класса. Красный диплом и факультет журналистики в университете. Одевается изысканно. Мама портниха.
Занятые совещанием, они не сразу заметили, что она стоит рядом.
Она только услышала, как Ванда сдавленно сказала:
Ужас, ужас! Как сказать?!
Что за ужас? засмеялась, обнимая их всех разом, девчонки, вы чего?
Катя и Наташа растерянно заморгали и опустили глаза. Одновременно. А Ванда, округлив небольшие карие глаза, уставилась на неё, словно первый раз видела.
Да что случилось!
Сердце дрогнуло, и, кажется, перестало биться а потом обнаружилось в горле колотящимся комом.