Ни следа улыбки.
– Меня кто-то придумал, – говорит он.
– Кто?
– Не знаю. Одинокий ребенок, писатель, художник – кто-то. Потом он вырос или дописал сказку, закончил картину и отпустил меня. Забыл обо мне – и вот я здесь. Не настоящий. У меня нет ничего своего, нет своего дома, и никто не знает, долго ли мне жить, пока совсем не истаю.
– Ты хочешь сказать, что ты чей-то воображаемый друг?
– Не знаю, – повторяет он. – Не помню.
Его слова напоминают мне о нуменах Изабель – тех духах, которых она призвала откуда-то своими картинами. Картины открылись, как двери, и впустили их в наш мир, и теперь они могут жить здесь вечно, неизменными, пока целы эти картины.
– Я о них слыхал, – говорит он, когда я рассказываю ему про нуменов, – но, по-моему, это другое.
– А почему все-таки ты сбежал от Джолены? – спрашиваю я.
– Потому что она из Народа и слишком настоящая, – объясняет он.
– Опять непонятно.
– Ты ведь знаешь про звериный народ, который первым пришел в мир?
– Конечно. Как девочки-вороны. Или Люций.
Он кивает:
– Когда такой, как я, оказывается рядом с ними, сама сила их присутствия делает меня менее настоящим. Стоит мне провести побольше времени в компании кого-нибудь из Народа, и я полностью сойду на нет.
– Правда?
Он опять кивает.
– Я все равно истаю, но рядом с ними это произойдет очень быстро.
– А они знают? – спрашиваю я.
Он пожимает плечами:
– Какое им дело до таких, как я?
Я не могу представить, чтобы Джолена или Люций, и тем более Джо, были так бессердечны, и говорю ему об этом.
– Твой друг Джо – опять же другое дело, – отзывается Тоби.
– Я думала, он тоже из Народа.
Тоби кивает:
– Во втором поколении. Я слышал, отец у него из ворон, а мать – из псовых. В родстве с кланом Красной Собаки, которая первой встретила духов маиса и тыквы и привела их к людям.
«Ворона и собака, – думаю я. – Тогда понятно, почему в стране снов он принимает такой облик». Я пытаюсь представить себе, как умудрились его родители… Вот, скажем, птица, а вот собака…
– Но как же… – начинаю я.
Он наконец хохочет, впервые за весь разговор.
– Они его произвели на свет, когда были в человеческом облике, – втолковывает он мне, все еще ухмыляясь.
– Ну конечно!
– Но это редкость, – продолжает он. – Я хочу сказать, чтобы двое из таких разных кланов завели ребенка.
– А я думала, чуть ли не в каждом третьем из живущих сейчас в мире людей и животных – смешанная кровь.
Он кивает:
– Но его родители были чистой крови, а это другое дело. Кланы Народа довольно замкнуты. Они сходятся с людьми и – когда в зверином облике – со звериными родичами, но очень редко с другими кланами.
– Так ты не истаешь рядом с Джо? – спрашиваю я.
– Скорее всего, истаю.
– Если бы он знал, то не стал бы подвергать тебя опасности.
Тоби снова пожимает плечами. У него это здорово получается: так холодно и независимо.
– Мы просто убегаем, едва их увидим, – говорит он.
Я замечаю это «мы».
– А таких, как ты, много?
– Больше, чем домов сердца в мире духов. Любой может творить нас сотнями. Только и нужно, что воображение. Но чтобы мы продолжали существовать, нужна вера, а она у людей реже встречается.
«Опять же как с нуменами Изабель», – думаю я. Хотя и не совсем. Ее нумены, раз созданные, живут вечно.
– А люди, которые вас создают, знают? – спрашиваю я.
– Читали же они сказки…
Я понимаю, о чем он говорит. Все эти старинные предания о том, что волшебный народ исчез, потому что мы перестали в него верить.
– Но откуда им знать, что эти сказки говорят правду?
– В том-то и штука, – говорит он. – Мы все равно зависим от их веры. И почти все мы живем недолго – исчезаем, едва успев появиться. Очень грустно.
– Еще бы! – говорю я.