Видали? Ассигнаты ей не нравятся! Наши революционные ассигнаты, между прочим!
Но очередь отводила глаза и отмалчивалась. Покупательная способность ассигнатов таяла весенним снегом, и никто из присутствующих не радовался необходимости обменивать драгоценности на бесполезные бумажки, хоть и напечатанные с повеления Национального Конвента. Девушка с ангельским именем растерянно теребила платок на груди.
Александр шагнул к санкюлотке, грозно предложил:
Пройдемте-ка со мной, гражданка. Разберемся в трибунале.
Патриотка огляделась, подхватила юбку и поспешно покинула ломбард. Александр крикнул ей в спину:
Привет и братство!
Старуха с кислым видом инспектировала полученные ассигнаты.
Мадам, решился окрыленный победой Александр, для вас эта сделка весьма выгодна. Ведь ломбардщик позволит вам и выкупить ваши заклады ассигнатами, невзирая на их будущий курс. Не так ли, ситуайен Рюшамбо?
Ростовщик только кисло взглянул на Александра сквозь вставленное в глазницу увеличительное стекло. Но, видимо, старорежимная не привыкла торговать фамильными драгоценностями у нее все еще оставались сомнения:
А вдруг он украдет мой крест?
Не украду, равнодушно бросил процентщик.
Так все говорят! презрительно оборвала его старушенция. Учтите, как только получу деньги от сына, тут же выкуплю все обратно!
Она продолжала мешкать, нащупывая в складках платья прорези для привязанных под юбкой карманов. Карманы съехали набок, и мадам де Жовиньи без малейшего смущения задрала подол, обнажив костлявые ноги в гармошке перекрученных чулок. Наконец ассигнаты были надежно припрятаны, и старуха двинулась к лестнице. Ее прямая спина говорила о столетиях феодальных привилегий ничуть не меньше, чем ее дерзкие речи. Габриэль и мадам Турдонне поспешили за ней.
Александр намеревался скрепить знакомство, предложив дамам проводить их, но помешал гвардеец в черном плаще. Он опередил Воронина и, растопырив локти, застрял посреди узкой лестницы.
Месье, ситуайен, пардон
Александр и справа и слева пытался проскользнуть мимо гвардейца, но тот словно нарочно медлил: оправлял плащ, поддергивал перевязь, нахлобучивал шляпу с трехцветным плюмажем. Когда Воронин наконец-то выскочил на улицу, дамы уже свернули за угол. Впрочем, не беда, они же соседи, а приятное знакомство, можно считать, уже завязано.
У самого дома, в тени собора Сен-Жерве, Александр снова заметил странного гвардейца. Несмотря на июльскую жару, тот продолжал кутаться в плотный плащ.
II
АЛЕКСАНДР ВОРОНИН БЫЛ в Париже уже целую неделю, но голова от увиденного по-прежнему шла кругом: в Национальном Конвенте сидели люди, приговорившие к смертной казни собственного суверена! Правда, с тех пор некоторых из них жирондистов[3] успели обвинить в предательстве революции. Этих сынов Вольтера и проповедников свободы скинули при помощи коммуны якобинцы[4], более радикальные последователи Руссо и сторонники равенства. Прочие народные избранники присмирели и ныне слепо следовали за якобинским клубом и его вождем Робеспьером.
Это в столице. А провинции лихорадило куда сильнее: Нормандия, Лангедок, Бретань, Вандея, Прованс и Корсика были охвачены антиреволюционными восстаниями. У Воронина, отставного подполковника русской армии, дух захватывало от известий с фронтов. Четырнадцать французских армий отчаянно сражались с грозящими со всех сторон интервентами: пруссаки и австрийцы оттеснили солдат республики от Рейна, на юге испанцы перевалили за Пиренеи, побережье Франции блокировал английский флот. И со всеми изменниками и врагами народа якобинский Париж боролся с помощью двух своих вернейших союзников месье Террора и мадам Гильотины. Каждый день рождались новые декреты и множились аресты заподозренных в измене генералов.
К сожалению, в Париже Александр был лишь сторонним наблюдателем того, как осуществляются на деле мечты Вольтера, Руссо и Дидро. Десять лет назад он не удержался и, находясь в познавательном вояже по Европе, тайком отплыл из Франции в Северную Америку, где под командованием де Ла Файета сражался за свободу тринадцати колоний Новой Англии. Но тогда, в семнадцать лет, море казалось по колено. Он был восторжен, безрассуден и верил, что фортуна всегда пребудет с ним, а впереди его нетерпеливо ждет слава. Письма дяди, грозящие опалой и возможным судом по возвращении в Россию, Александр выбрасывал в грязь Йорктауна. Однако лавры так и не стяжал: сначала его ранило в руку, затем наступило перемирие, а вскоре мать прислала весточку, что находится при смерти. Александр поспешил в Россию. Мать, Елизавету Платоновну, к счастью, застал в отменном здравии.