Василий Петрович, увидев Казутину, сразу почуял неладное, тем не менее спокойным голосом спросил:
Что-то случилось?
Может получиться так, что в интересах дела мне придется раскрыться перед Надеждой Перовой кто я есть на самом деле, выдохнула Зоя. Разрешите?..
Ты отдаешь себе отчет, о чем меня просишь? коротко спросил он и, не дожидаясь ответа, продолжил: Что значит открыться? В нашем случае это означает сознательно провалить дело.
Но почему? утрачивая надежду, спросила Зоя.
Как почему? Ты просишь согласия подвести себя под расстрельную статью за предательство. Меня, заодно с тобой, может, сразу и не расстреляют, но уволят из органов и однозначно посадят.
Я поняла, вздохнула Зоя. Можете считать, что ни о чем вас не спрашивала и не просила. В какой-то момент ей показалось, что из-под ног стал уходить пол.
Так, давай не мудри, девонька, договаривай, что задумала. Рощин взглянул в большие серые глаза Казутиной, которые поблескивали не то от навернувшихся слез, не то от решительности.
Сегодня во время беседы с Перовой сложилась ситуация, когда для успешного выполнения задания пришлось скорректировать исходные данные, довольно туманно произнесла Зоя. Но Василий Петрович, похоже, все правильно понял, кивнув головой. У меня было задание войти в доверительные отношения с супругой Перова Григория Матвеевича ответственного работника Китайско-Восточной железной дороги, который, похитив большую сумму государственных денег, бежал, как на духу выложила Зоя, будто Рощин этого не знал, и продолжила: Мне надлежало выяснить, известно ли жене его местонахождение. Если да, то выведать у нее, где скрывается муж, чтобы вывести на него наших оперативных работников. Я несколько раз встречалась с Надеждой Перовой, вошла с ней в доверительный контакт и сегодня она мне сама рассказала о том, что произошло с ее мужем. Там не все так однозначно.
Ты повторяешься, Зоя.
Это ничего, Василий Петрович, сейчас важно, чтоб вы правильно меня поняли. Разговор у нас с Надей зашел о детях, и она посетовала, как трудно одной растить ребенка. Пришлось поддержать: «Мне это хорошо знакомо, ответила я, сама через год после рождения сына развелась с мужем». «Пил»? спросила Надя. «Нет, был комсомольским работником. В горкоме работал». «На идейной почве не сошлись?» «Вообще не сошлись». «У меня тоже муж ответственным работником был», махнула рукой Надя. «А почему «был»?» «Бросил нас и уехал». «Куда?»
Надя пожала плечами и пошла на кухню за чашками. Маруся, дочь ее, тронула меня за руку и доверительно прошептала: «Папка нас не совсем бросил. Вы не думайте. Он иногда приходит к нам ночью. Потом опять уходит. Мама говорит, что никому об этом нельзя знать. Я только вам по секрету сказала, больше никому. Потому что умею хранить тайны». «Молодец». «А вы видели моего папку?» «Нет, конечно». «Вот он у меня какой», разжала ладонь девочка, показав снимок «три на четыре» с изображением лица мужчины средних лет, ничем особо не примечательным, разве что большими залысинами.
Когда Надя вернулась в комнату, фотоснимок отца исчез в кармашке детского платьица. Мать отправила дочку во двор поиграть, сама же села напротив и с горечью сказала: «Знаешь, Зоя, мой-то, Григорий Матвеевич, бежал в Шанхай с большой сумкой государственных денег. Не хотела при Марусе говорить. Ох, не могу больше так. Вся душа истерзалась». «Погоди, зачем ему надо было бежать? спросила я. Он же начальником был? Вам денег не хватало?» «Хватало. Его специально подставили. Скажу не поверишь. Ночью шел домой с дежурства. На него напали, оглушили, что-то вкололи, видимо, опиум Он только и смог вспомнить, что утром очнулся в китайском борделе с двумя проститутками в постели. На столе фотографии он спит в окружении голых китаянок. В комнату вошел мужчина, по манерам белый офицер, представился как куратор организации «Братство русской правды». Повертел в руках снимки, и сказал: «Этого вполне достаточно, чтоб сломать вам жизнь. Жена, увидев фотографии, подаст на развод, с работы вас не только уволят, но и посадят, как ответработника, а то и расстреляют за неблагонадежность. Вы же коммунист?» «Чего вам надо от меня?» спросил Перов. «Во-первых, нам нужны деньги, вовторых, содействие в одном не сложном для вас вопросе. Сделаете все, как скажем, вернетесь в семью. Если нет, то убьем жену и дочь. А с вами пусть большевики разбираются. Не помилуют, уж точно».