А Андрес продолжал работать. Я его не видела. Он каждое утро стучал в дверь, а я стучала изнутри. Но мне были заметны результаты его работы. Как-то в течение одной недели буквой «В» оказались помечены три квартиры на первом этаже.
В следующий раз, когда я шла по этажу, прибавилось еще три.
Четыре на втором этаже.
Пять на третьем.
Однажды я услышала, как Андрес стучит в дверь на четвертом. Выкрикнул имя, которое я с трудом разобрала из-за того, что он надел уже респиратор, даже не маску. Я отошла от компьютера и спустилась вниз. Нахмурившись, Андрес смотрел на дверь сорок первой квартиры. Отчаянно стучал.
Пилар! крикнул он в очередной раз.
При моем появлении Андрес удивленно обернулся. Глаза у него были красные. Все пальцы на правой руке стали серебристые, казалось, это навсегда. Интересно, сможет ли он когда-нибудь отмыть краску? Но как, если работа все не кончается?
Я не захватил ключи, сказал он. Схожу.
Я побуду здесь, кивнула я.
Андрес побежал вниз по лестнице. Я стояла под дверью, даже не думая стучать. Если управдом не разбудил ее, что я могу сделать?
Он ушел?
Я чуть не грохнулась в обморок.
Пилар! Вы решили над ним подшутить?
Нет, ответила она через дверь. Но я не его ждала. Вас.
Я присела, чтобы моя голова пришлась примерно на ту же высоту, что и ее. Через дверь было слышно тяжелое дыхание.
Давно не виделись, раздался наконец ее голос.
Я прижалась щекой к прохладной двери.
Простите.
Она фыркнула.
Даже такие, как мы, боятся таких, как мы.
Я стянула маску, как будто она мешала мне сказать нужные слова. Но они никак не давались.
Вы верите в прошлые жизни? спросила Пилар.
Это был первый ваш вопрос, обращенный ко мне.
Увидев вас возле лифта, я поняла, что мы знакомы. Узнала. Как будто встретила члена семьи.
Подъехал лифт. Вышел Андрес. Я натянула маску и выпрямилась. Он отпер дверь.
Осторожнее, сказала я. Она там.
Но когда управдом распахнул дверь, коридор оказался пуст.
Андрес нашел ее в кровати. Мертвую. Он вышел с пакетом, на котором Пилар написала мое имя. В нем я увидела черно-белые оксфорды. В левом ботинке записка. «Отдадите при встрече».
Чтобы туфли пришлись впору, мне приходится брать дополнительную пару носков, но я надеваю их, куда бы ни шла.
Такое синее небо
Мона Авад
Сегодня твой день рождения, и это самое главное. Побаиваясь его, ты пару дней назад разослала друзьям эсэмэс: я его боюсь. Поставила испуганный эмодзи: две «х» вместо глаз и «о» открытый рот. Вышучивая себя и свой глупый страх. Но страх был настоящий. Поэтому, несмотря ни на что, ты здесь. В местечке, которое нашла в даркнете. Открытом, несмотря ни на какой локдаун. Несколько комнат в пентхаусе в самом центре. Темная утроба процедурного кабинета, тяжелая от пара и эвкалипта. Свет мягкий, неяркий. Ты голая лежишь на подогретом столе. Женщина вминает тебе в лицо какую-то козью плаценту. Ты чувствуешь, как костяшки ее рук глубоко погружаются в щеки, отводя лимфатическую жидкость. «Много скопилось», тихо говорит она. «Еще бы, шепчешь ты. Валяйте».
Женщина без возраста, в черном костюме, волосы затянуты в тугой узел.
Три глубоких вдоха, говорит она, ну вот, совсем другое дело. Я буду дышать вместе с вами. Мне подышать вместе с вами?
Натерев руки эфирным маслом, она подержала их над твоим носом и ртом и, возможно, чувствуя твой страх, твои сомнения, сказала: «Не волнуйтесь. Мы принимаем все меры предосторожности. Да, так хорошо». И вы глубоко дышали вместе.
Ты чувствовала, как поднимается и опускается грудь.
Ну вот, сказала она. Уже лучше, правда?
В отдалении слышался звук льющейся воды. Тихая музыка, исполняемая на инструментах, которые ты никак не могла узнать. Будто бесконечные удары какого-то ужасного колокола. Но красиво.
Потом она говорит: «Я только отойду включить свет, чтобы видеть вашу кожу. Свет яркий, я прикрою вам глаза». И вжимает по влажной салфетке в закрытые веки. Ты думаешь о монетках на глазах покойников. Свет очень яркий, ты чувствуешь его сквозь хлопок. Пылающе-красный. На лице горячо. И ее глаза. Смотрящие на тебя.
Ну, произносишь ты наконец, поскольку не в силах дольше выносить ее молчание, каков вердикт?
У вас был трудный год, не так ли?
Ты видишь себя дома, одинокую, напуганную. Сидишь на своем острове диване и дрожишь. Тело горит. Дышишь так, будто тонешь, поскольку из глаз льются слезы.