И рухнул на грязные камни.
Негоже брать то, что предназначено богам, заметил жрец с упреком.
У него свои боги
Он просто забыл истинных
А шелест под крышей стал громче.
Уходить надобно.
Они давно ушли и тебе пора
ритуалы изгнания духов Ричард помнил распрекрасно, однако крепко подозревал, что жалких его силенок не хватит.
А его я заберу, он, не спуская с мертвеца взгляда, опустился на одно колено, кое-как поднял лойра, закинув его на плечо.
Жрец улыбался.
Мягко. Понимающе.
Он не пытался остановить Ричарда. Просто смотрел.
Держал и нож.
И чашу.
И когда до двери осталось пара шагов, храм вдруг вывернулся, и Ричард вновь оказался у алтаря.
Оставь, что принадлежит богам, сказал жрец.
В бездну, отозвался Ричард, испытывая преогромное желание выразиться куда более витиевато. Останавливала память.
Оказаться в этом месте без силы ему и одного урока хватило.
Я не позволю тебе убить невинного человека.
Невинных нет. А этот он убил меня, жрец поднял руки и на ладонях его проступила кровь.
Не он, Ричард положил тело.
Бежать?
Один раз не получилось, значит, и второй не выйдет. А долго с этакой тяжестью на горбу он не пробегает. Остается что?
Договариваться.
Его тогда и на свете не было-то и его родителей тоже. Все, что случилось, было давно.
Я не знаю времени.
Да договариваться у него никогда не получалось.
Чего ты хочешь? Мести?
Мертвец смотрел.
И смотрел.
И думал?
Или
И я не ошибаюсь. Я помню эту кровь. Но я не желаю мести.
Тогда Ричард облизал пересохшие губы. Тогда чего ты желаешь?
Свободы.
Упокоения.
Он ведь верил. И продолжал верить, взывать к богам, которые оказались бессильны защитить верного своего слугу в храме. А может, просто не захотели. Может, им и прежде мелкие человеческие игры были лишь забавой
И как я
не вздумай соглашаться, дурень! голос Альера донесся откуда-то издалека. Даже не сам голос, но эхо его.
возьми, жрец протянул что-то. Возьми и прости их, если сможешь. У меня не получилось
это оказалось сердцем.
Красным.
Мясистым.
Тяжелым.
Оно вяло дернулось в руках Ричарда, а в следующий миг забилось ровно и спокойно.
В груди Ричарда.
Уже не Ричарда.
у него было другое имя, но он его не помнил, впрочем, это отсутствие памяти не вызывало беспокойства. В конце концов, было важно не имя, а
место.
Храм Всех Богов, один из древнейших в Империи, славных и историей своей, и чудесами, что случались в стенах его с завидным постоянством. Их присутствие здесь ощущалось явственно, наполняя душу трепетом и восторгом, которым он делился с богами.
И был любим.
Как ему казалось.
Сам Император, почтивший их захолустный городок визитом, удостоил его высочайшей милости лично преподнес черный жертвенный клинок
это случилось за полгода до мятежа.
бунтовали частенько, но большей частью в вовсе уж далеких провинциях. Мятежи вспыхивали. И захлебывались кровь. Храмы получали новых рабов, а верные дети императора праздничные шествия.
Заговоры тоже случались, на то она и Империя.
И потому никто сперва не встревожился, разве что удивился как подобное вовсе возможно, чтобы сразу несколько провинций вздумало объявить Империи войну?
Неужто и вправду надеются, что Император пощадит?
Ждали
войск ждали.
и еще известий о том, что войска эти вошли в Ишмар, залив улицы мятежного города кровью и что Император лично судил заговорщиков и
ничего не происходило.
Тишина.
Тревожная, как ему почудилось. И вялое недовольство богов, а еще странные слухи, что сами эти Боги вовсе не милосердны, но напротив, жестоки, если требуют себе кровавых жертв. И что сам уклад Империи несправедлив
храм не опустел вовсе, нет, но прихожан вдруг стало меньше.
А новости доходили одна другой чуднее. И вот уже не три провинции, а едва ль не половина выступила против Императора, объединенная человеком, который нагло называл себя сыном новых Богов.
Он говорил с народом.
Обещал рабам свободу. А низшим власть. Он призывал свергнуть тех, на ком стояла Империя, и чернь, дурея от вседозволенности, пила его речи, как пьяница горькое вино. И точно также шалела. Горели библиотеки. Рушились храмы, из тех, которые новые и не успевшие устояться в силе своей. Пылали усадьбы.