– Может быть, может быть, – проговорила она.
– Ну, так в чем же дело, – сказал я и стал подниматься.
Она придержала меня за руку:
– Больно ты шустрый. Логика у тебя безупречна, но вот насчет мотивов я сомневаюсь.
– Каких еще мотивов?
– Тебя надо спросить каких.
Я со вздохом опустился на стул и поглядел на Энджи самым своим чистым и искренним взглядом:
– Мотив тут один‑единственный: отчего бы нам не разузнать все, что сумеем, раз уж представилась такая возможность?
Она медленно покачала головой, рассматривая меня внимательно и не без сожаления. Потом провела рукой по волосам, взъерошив свою челку.
– Патрик, пойми, Дженна – это не кошка под дождем. Она взрослая женщина, совершившая преступление.
– Не уверен.
– В любом случае нас с тобой это не касается. Мы же не социальные работники.
– К чему ты клонишь, Энджи? – спросил я, внезапно почувствовав ужасную усталость.
– Ты лукавишь с самим собой. Или со мной. – Она встала. – Ладно, будь по‑твоему. Действительно, не все ли равно? Но вспомни кое‑что...
– Да?
– Вспомни, что, когда Джим Вернан спросил, беремся ли мы за это дело, я очень хотела отказаться. И не ты ли сказал мне тогда, что с Малкерном и его прихлебателями проблем не возникнет?
– Сказал и готов повторить сейчас.
– Очень на это надеюсь, Патрик. Потому что дела наши не столь блестящи, чтобы можно было позволить себе провалить такой заказ.
С этими словами она вышла из гостиной и направилась на кухню.
Я увидел в оконном стекле свое отражение. Кажется, оно тоже было мной недовольно.
Я поставил машину напротив дома – так, чтобы она была видна из окна. Пока ничего не разбили, не попытались вскрыть или угнать, и я вознес хвалу небесному покровителю автомобилистов.
Энджи вышла из кухни и позвонила мужу, чтобы предупредить – ночевать не приедет. Вполне предсказуемая реакция не заставила себя ждать – отчетливо слышный голос Фила забубнил о том, что у него, мать вашу так и так, тоже есть потребности. На лице Энджи появилось безразличное, отсутствующее выражение, она опустила трубку на колени и на миг прикрыла глаза. Потом повернулась ко мне:
– Обойдешься без меня?
Я кивнул:
– Вполне. Приезжай завтра в офис часам к десяти.
Она вновь прижала трубку к уху и произнесла несколько слов – так неясно и мягко, что меня затошнило. Потом положила трубку и исчезла.
Я убедился, что других телефонных аппаратов в доме нет, и забаррикадировал дверь черного хода – бесшумно войти никому бы не удалось. Потом я присел у окна и прислушался. Сквозь стену до меня донеслись голоса из спальни – это Дженна все еще пыталась объяснить сестре, что происходит.
До этого Симона прокудахтала что‑то насчет похищения и взятия в заложники, вывалив на меня кучу обвинений в нарушениях федерального законодательства. Похоже, слова вроде «насильственное удержание» и прочая чушь произносились сквозь слезы. Когда мне это надоело, я объяснил ей, что существует единственная альтернатива моему вмешательству – дела Дженны будут незамедлительно и в полном согласии с законом решены Стерлингом Малкерном и компанией. Только после этого Симона заткнулась.
Голоса в спальне смолкли, и спустя несколько минут я услышал скрип открываемой двери, а потом в оконном стекле чуть выше моего плеча возникло отражение Дженны. На ней была просторная майка поверх старых серых штанов, и ни капли косметики на лице. В руке она держала две жестянки с пивом и, когда я повернулся, протянула мне одну.
– Я поклялась Симоне, что возмещу эту недостачу, – сказала она.