Здравия желаю, господа юнкера!
Рев ротного снова резанул по ушам, вырывая меня из размышлений а заодно и напоминая: мешкать не стоит. В первые дни несоблюдение устава здесь еще как-то прощается, но дальше
Здравия желаем, ваше высокоблагородие! громыхнул я вместе с остальной сотней первогодок.
Именно так и полагалось обращаться к старшему офицеру Одаренному девятого магического класса. Но вышло не слишком стройно: для некоторых слово оказалось то ли сложноватым, то ли просто слишком длинным, чтобы как следует отчеканить по слогам да еще и в полный голос. У них получилось что-то вроде «вашсокбродия» сокращенного и невнятного.
Тьфу ты! проворчал стоявший справа от меня парень. Язык сломаешь.
У него самого, впрочем, полная форма обращения по чину особых затруднений не вызвала. Я на всякий случай аккуратно «прощупал» соседа и совсем не удивился, обнаружив Дар. Неоформленный, сырой несмотря на то, что парень был явно постарше меня года на полтора-два. Но при этом уж точно и не совсем чахлый примерно на девятый магический класс.
Позвольте представиться, господа юнкера, продолжал ротный, прохаживаясь вдоль строя. Лейб-гвардии штабс-капитан Симонов Валерий Павлович. Командующий и старший куратор роты первого курса. То есть вас.
Я осторожно приподнялся на цыпочках, вытянул шею и чуть сместился в сторону, пытаясь получше рассмотреть наше верховное божество. Для своего возраста я вымахал довольно рослым, но среди сотни юнкеров-первокурсников попал только во вторую шеренгу хоть и в самое начало. Так что стоявшие передо мной будущие однокашники могли похвастать куда более крупным сложением.
В отличие от самого ротного: лейб-гвардии штабс-капитан Симонов едва ли достал бы макушкой мне до носа. Зато шириной плеч уделал бы примерно раза в три. Чем-то он напоминал Андрея Георгиевича но уж точно не внешностью и не ростом, а скорее выправкой. Если мой прежний «куратор» был самым настоящим гигантом, то нынешний скорее походил на тумбочку. Приземистую, мощную, почти квадратную и в человеческом обличии отчасти даже забавную.
Но только на первый взгляд. Лицо ротного суровое, загорелое, с истинно армейским монументальным подбородком выглядело весьма внушительно. Вряд ли ему исполнилось больше сорока сорока пяти лет, но не меньше половины из них он наверняка провел вдали от Петербурга. И занимался уж точно не только тем, что гонял строем нерадивых юнкеров.
Шрамов ни на лице, ни на руках я не разглядел зато обратил внимание, что при каждом шаге ротный чуть припадает на левую ногу. Скорее всего, из-за какой-нибудь застарелой раны, полученной в бою, в столице или любом крупном городе целители живо вылечили бы такое без следа попади пациент к ним вовремя.
Под стать внешности была и форма ротного: черная, с двумя рядами золотых пуговиц. Похожая на мою но, конечно же, куда богаче и украшенная подобающими чину знаками отличия. И не только ими. Помимо положенных штабс-капитану аксельбанта и вышитых золотой нитью погон с четырьмя звездочками, я разглядел несколько орденов. В том числе и поблескивающий алым крест на стыке воротника ту самую «Анну на шее». Вторую степень ордена, который мне тайно вручил Багратион неделю назад.
Но была еще и четвертая. Сабля с золоченым эфесом, которую ротный надел к парадной форме, выглядела куда солиднее моего наградного кортика, но темляк красная лента с золотой каймой оказался почти таким же. Наверняка где-то еще притаилась и надпись: «За храбрость».
Я не слишком-то хорошо ориентировался в имперских наградах, но уже восполнил пробел, посидев пару часов в библиотеке в Елизаветино. И сразу вспомнил: четвертой степенью ордена награждались только унтер-офицеры. И даже рядовые в отдельных случаях. И знаки отличия не снимались, даже если кавалер получал более высокую степень Анны как это и случилось с ротным, который наверняка обрел заветный крест на шею относительно недавно. Скорее всего, сразу после чина штабс-капитана.
А вот знак на оружие Симонов получил, может быть, и все двадцать лет назад. Там же, где и рану на ноге. Весьма занятно учитывая, что в последний раз Российская империя официально воевала с кем-то чуть ли не в начале века. Я почему-то сразу вспомнил Андрея Георгиевича, который загадочным образом оказался в лесах под Веной в тридцать девятом, да еще и с целым отрядом бойцов. А потом недавнюю стрельбу в центре города, истинных виновников которой пока не отыскал даже Багратион.