Глаза Алексис излучали ледяной холод.
— Итак, дело закрыто. И наши отношения закончены. — Я повернулся к Драму и учтиво склонил голову, говоря: — Прошу, ваша очередь.
Он повторил:
— А не говорил ли ты, что небольшая книжица в кожаном переплете, которую мы договорились называть дневником, была в ее чемодане в «Статлере»?
— Да, говорил. Но я тогда не обратил на нее внимания. Я был уверен, что разгадка в чековой книжке. Блестящий дедуктивный вывод, должен вам признаться.
— Блестящий.
— Она не оставила чековую книжку в туалете. Я это тщательно проверил. Настолько тщательно, что уверен: дневника она там тоже не оставила.
— А Рейген сказал, что дневника не было в чемодане.
— Точно. Я ему верю.
— А ты находился с ней все это время...
— От «Статлера» до Блю-Джей, почти неотлучно, да.
— Рейген захватил ее непосредственно в Блю-Джей. Следовательно, если он дневник не нашел... — Я медленно продолжал: — Он должен сейчас находиться при ней.
И мы оба уставились на Алексис. Ее лицо утратило свои обычные краски и радужное выражение. Оно стало мертвенно-бледным и даже тусклым.
— Вы сошли с ума, — сказала она, — идиоты несчастные!
Драм не дал ей договорить:
— Это же был дневник, не так ли, Алексис? Дневник Нелса Торгесена?
— Вы тронулись...
И тогда я сказал ласково, таким же ласковым тоном, каким говорил доктор Фрост:
— Если это не дневник, Алексис, то вам нечего бояться и вы чисты. Если же все-таки это дневник, тогда Таунсенда Хольта убили вы.
Она снова попыталась прервать меня, но вмешался Драм:
— Значит, маленькая книжица пропала где-то между «Статлером» в Вашингтоне и Блю-Джей. Но далеко она уйти не могла. Она где-то здесь. — Драм не сводил глаз с Алексис, но обращался ко мне:
— И куда она могла запропаститься, Шелл?
— Туалет в «Статлере». Миссис Сэнд носила свой чемодан с собой туда. Вот тогда-то все и произошло. Поистине прозрачное белье с оборочками.
Драм посмотрел на Алексис.
— Ну и? — сказал он.
— Ведь мы можем и обыскать вас, или вы предпочитаете все-таки сказать нам правду? — Я бросил взгляд на веревки, которыми она была связана. — Вам отсюда не уйти.
Алексис не впала в истерику, ничего подобного. Только ее лицо обрело — более жесткое выражение. И если прежде ее голубые глаза всего лишь излучали холод, то сейчас они были подобны льдинкам.
— Хорошо, — сказала она безразлично. — Он у меня под поясом.
Дело принимало пикантный оборот. Оказывается, она носила утягивающий живот эластичный пояс.
ЧЕСТЕР ДРАМ
Алексис облизнула губы. Она была красива. Но это ничего не меняло. Она будет красивой и в камере смертников. До тех пор, пока к ее точеной ножке не подключат электрод.
— Послушайте, — сказала она, не спуская глаз со Скотта. Ее большие глаза сверкали. — Еще есть время. Я могу уйти.
Скотт оставил ее слова без внимания.
Алексис обратилась ко мне:
— Разве нет?
Доктор Фрост, оказывается, понятия не имел, что Алексис привезла в Вашингтон его бумаги. И теперь, узнав об этом, он смотрел на свою дочь так, словно не узнавал ее. Тогда я перелистал небольшую книжицу в черном переплете. Дневник, сохранившийся с времен, когда Нелс Торгесен был главным человеком в «Братстве». Многое из того, что он записывал в нем с прицелом на черный день, как две капли воды было похоже на сведения, которыми располагал Фрост, и на бумаги, которыми был набит портфель Аббамонте. Портфель, дневник и магнитофонные записи неплохо послужат сенатору Хартселлу.
Там назывались имена. Имена людей из разных уголков страны, которые до сей поры были вне всяких подозрений. И среди этих лиц, естественно, значилось имя Алексис.
— У меня много денег, — сказала она.
Я отреагировал на ее слова так же, как Скотт, — промолчал.
Конечно, у нее было много денег.