Давай спускай курок! Заставь дурака Богу молиться, он и лоб расшибет!
— Кого ты назвал дураком?! — заорал Чарли хриплым голосом.
— Ты ведешь себя как самый настоящий дурак. Зачем тебе пистолет? За дверью стоит полицейский, Чарли. Или ты и его хочешь пристрелить заодно?
— Держись от меня подальше!
Он стал отступать, пока не уперся в подоконник... Дальше пятиться ему было некуда. И тогда Хоуп подбежала и встала между нами.
— Ты сошел с ума! — закричала она. — Ты сошел с ума, если и впрямь собираешься стрелять.
Чарли вытер левой рукой пот с лица. Хоуп схватила его правую руку, и пистолет выстрелил.
Дальше события развивались стремительно. Чарли отшатнулся назад, ударившись задом о подоконник, и с ужасом взирал на Хоуп, которая вскрикнула и, схватившись за плечо, упала на колени, а в дверях появился полицейский с револьвером в руке, громко вопросив:
— Что тут происходит?
Я взял пистолет из руки Чарли. Он послушно его отдал, глядя на Хоуп и без конца повторяя:
— О Господи Иисусе, Хоуп! Боже мой, что я наделал?!
Я опустился на колени рядом с Хоуп. У нее в глазах были слезы, но она пыталась улыбаться.
— Ничего, — сказала она. — Ничего, правда. Он не хотел этого. Он не хотел.
Я осторожно высвободил ее руку из рукава темного жакета.
Он был пробит пулей и влажен от крови. Красная отметина — след от пули длиной в три дюйма — красовалась на ее предплечье. Кровь лилась ручьем, являя страшное зрелище, но было ясно, что пуля всего лишь задела ее.
Я перевязал ей руку своим носовым платком. А Хоуп все повторяла и повторяла, что с ней все в порядке. Полицейский сказал, что нам всем предстоит отправиться в центр города.
Глядя, как я перевязывал рану его сестры, Чарли не выдержал и вдруг разразился слезами. Отчаянные рыдания сотрясали его тело. Аббамонте всячески запугивал его, но так и не смог сломить, все усилия сенатора не увенчались успехом, да и мои собственные доводы были им грубо отвергнуты. А сейчас, когда я перевязывал нанесенную им сестре рану, Чарли внезапно опустился на колени рядом с Хоуп, обхватил руками ее голову и зарыдал. Постепенно рыдания перешли во всхлипы, и тогда он взмолился:
— Прости меня... Богом клянусь... я этого не хотел...
— Я знаю, ты не хотел, Чарли, — тихо сказала Хоуп. — Я понимаю, это была случайность.
Он поднялся с колен — слезы бежали по его щекам — и шумно высморкался.
— Очкарик с Ровером позвонили в понедельник ночью, — сказал он. — Им нужен был тягач. У них на парквей возникли непредвиденные обстоятельства. Что касается меня, то я годами числился должником Аббамонте. Я задолжал ему пару тысяч. Хоуп... училась в бизнес-колледже... ей нужна была одежда... она должна была выглядеть прилично, и я... ну а поскольку я был ему должен, он стал давить на меня, и я достал им тягач.
— Но ведь в то время они работали на Хольта, разве нет? — уточнил я.
— Конечно. Ну и что? Аббамонте тогда еще не вышел в дамки. Хольт, Майк Сэнд, Аббамонте — тогда для Очкарика и Ровера все они были равны. Хольт вычислил, что миссис Сэнд спешит на восток, чтобы помочь мужу. Он узнал это от негодяя по имени Ру Минк с побережья и решил, что если вотрется к ней в доверие, то им с Весельчаком Джеком Рейгеном удастся приструнить Сэнда и Аббамонте. Поэтому он и инсценировал это похищение, вот только оно отрикошетило в него самого. — Из горла Чарли вырвался хриплый смех. — Ты появился там раньше его, Драм. Тогда-то Аббамонте и принял решение насчет него, — продолжал Чарли. — «Если Хольт принадлежит к лагерю Весельчака Джека, — рассудил мистер Абба, — то он и сам в состоянии сделать кое-какие телодвижения, чтобы захватить власть в свои руки».