Значит, Ева была вашей посредницей. Вы и раньше такое проделывали?
Конечно. Много раз. Мы с ней познакомились здесь какое-то время назад. Я бы не сказала, что дружили. Но я платила ей десять процентов за беспокойство. Она для многих посетителей делала то же самое. Тут не любят, когда наркотики продают прямо в ресторане. В любом случае, на Еву всегда можно было положиться. До вчерашнего вечера. Я дала ей пятьдесят марок, чтобы она купила мне коки, а она так и не вернулась, Дейзи снова взглянула на часы. Второй раз, стоит отметить. Теперь понимаю, почему.
Вы знали, что Ева была проституткой?
Она никогда об этом не говорила, но я догадывалась. Здесь многие девушки таким занимаются.
Но не вы.
Нет. Ее тон стал жестче, а подбородок слегка приподнялся, будто она собиралась послать меня к черту. И послала бы, не будь я полицейским. На самом деле я актриса. А теперь, если не возражаете, я бы хотела, чтобы вы оставили меня в покое.
Еще один вопрос и оставлю. Вы не видели, прошлой ночью она разговаривала с кем-нибудь из мужчин? Хоть с кем-то.
Честно? Нет. Свет здесь приглушенный, как вы могли заметить, а я была без очков, так что, даже если бы кого-то рядом с ней увидела, не узнала бы.
Вы близоруки? уточнил я.
Да.
Могу я взглянуть на ваши очки?
Конечно.
Она открыла сумочку, достала футляр и протянула мне. Я вынул из него очки и, приподняв, осмотрел линзы.
Удовлетворены?
Я вернул ей очки, поблагодарил и ушел, не сказав больше ни слова, но на выходе из салона спрятался за колонной в надежде увидеть друга, которого ждала Дейзи. Меня она не заметила. Я был в этом уверен, поскольку очки девушка не надела. И мне действительно удалось увидеть ее гостя, которого Дейзи теперь нежно целовала. Одетый в смокинг мужчина был, вероятно, вдвое старше ее и, безусловно, вдвое крупнее. Смуглый, мясистый, лысеющий, с бровями похожими на живые изгороди, и носом размером с автомобильный клаксон. Короче говоря, так в представлении всякого немецкого фанатика должен выглядеть богатый еврей. Более того, я его сразу узнал и почувствовал себя словно на «русских горках» в «Луна-парке».
Мужчину звали Альберт Гжесинский, раньше он был начальником берлинской полиции, а при новом правительстве стал министром внутренних дел.
Уставший как собака, я наконец добрался до Виттенбергплац. Ноги болели сильнее прежнего, а мозг казался половинкой лимона, зажатой в кулаке бармена. Есть нечто такое в ночных неоновых огнях, что заставляет человеческий дух поблекнуть. Я был слишком измотан, чтобы оставаться таким же вежливым, как в «Какаду», и уже сожалел, что не повел себя строже с Дейзи Торренс. Меня немного потрясло то, с каким безразличием эта девица восприняла известие об убийстве Евы Ангерштейн. В те дни поведение людей еще могло меня потрясти, хоть я и проработал два года в полиции нравов.
Виттенбергплац была известна двумя вещами: универмагом Германа Тица, прежде известным как «Яндорф», где я покупал большую часть своего гардероба, и станцией метро в стиле ар-нуво, неоклассический фасад и парадный вестибюль которой скорее напоминал церковь. Таков уж Берлин. Все должно выглядеть лучше, элегантнее и величественнее, чем есть на самом деле. Точно так же, кинотеатр УФА на Ноллендорфплац больше походил на древний храм Дагона до того, как Самсон подпортил его архитектуру.
В вестибюле станции «Виттенбергплац», как обычно, толпились шлюхи, и прямо сквозь их строй приходилось пробираться сошедшим с поездов мужчинам. Там же был торговец сосисками, прижимавший к груди горячий поднос, да парочка попрошаек калек-ветеранов, пытавшихся заработать несколько монет. Довольно характерная для столицы картина, вплоть до типичного толстого адвоката, который вошел в вестибюль, оглядел шлюх и нищих и громко хмыкнул.
Позор, обратился он к калекам. Не знаю, почему именно их адвокат выбрал мишенью для критики. Вам должно быть стыдно за себя. Вы бесчестите эту форму. И эти медали.
Его слова прозвучали для меня сигналом подойти и бросить по горсти монет в кепку каждого из ветеранов. Этого оказалось достаточно, чтобы толстяк заторопился на поезд, который увезет его в более респектабельное под стать его мнению место.
Я же купил пачку «Салем Алейкум» и, представ перед торговцем сосисками, попросил пакетик соли, что без, собственно, сосисок означало лишь одно, а когда я убедился, что нужный предмет у него в руке, показал свой жетон. Продажа кокаина без рецепта не считалась таким уж преступлением, но была веской причиной для задержания или даже для потери лицензии на уличную торговлю.