Северянин Игорь Васильевич - Слова Солнца стр 7.

Князь взял тебя из дворницкой. В шелка
Одел дитя, удобное для «жмурок»
Он для тебя не вышел из полка,
А поиграл и бросил, как окурок.

Он роскошью тебя очаровал
И одурманил слабый ум ликером.
И возвратилась ты в родной подвал,
Не осудив любовника укором.

Пришел поэт. Он стал тебе внимать
И взял к себе в убогую мансарду,
Но у него была старуха-мать,
Язвившая за прежнюю кокарду.

И ты ушла вторично в свой вертеп,
А нищий скальд[39] «сошел с тоски в могилу».
Ты не могла трудом добыть свой хлеб,
Но жить в подвале стало не под силу.

И ты пошла на улицу, склонясь
Пред «роком злым», с раскрытым
прейскурантом.
И у тебя в мечте остался  князь
С душой того, кто грел тебя талантом.

Цветы лилово-голубые,
Всего в четыре лепестка,
В чьих крестиках мои былые
Любовь, отвага и тоска!

Ах, так же вы благоухали
Тогда, давно, в далеком, там,
Зовя в непознанные дали
По опадающим цветам!

И, слушая благоуханья,
Вдыхая цветовую речь,
Я шел на брань завоеванья
С сиренью, заменившей меч

А вы цвели и увядали
По опадающим по вам
Я шел в лазоревые дали 
В цветы, в цветах и по цветам!

Со мною были молодые
Мечты и смелая тоска,
И вы, лилово-голубые
Кресты в четыре лепестка!

Бежит, дрожит на жгучем побережье
Волна, полна пленительных былин.
Везде песок, на нем следы медвежьи.
Центральный месяц  снова властелин.

И ни души. Весь мир  от солнца!  вымер. Но все поет  и море, и песок.
Оно печет, небесный князь Владимир[40],
И облако седи́т его висок.

С зайчатами зажмурилась зайчиха,
И к чайке чиж спешит песочком вскачь.
В душе трезвон. На побережье тихо.
И слабый бодр, и истомлен силач.

Солнце Землю целовало 
Сладко жмурилась Земля.
Солнце Землю баловало,
Сыпля злато на поля.

Солнце ласково играло
В простодушной похвальбе.
И Земля его избрала
В полюбовники себе.

И доколе будет длиться
Их немудрая любовь,
Будет мир в цветы рядиться,
В зелень вешнюю лугов!

Тебе, Евгения[41], мне счастье давшая,
Несу горячее свое раскаянье
Прими, любившая, прими, страдавшая,
Пойми тоску мою, пойми отчаянье.

Вся жизнь изломана, вся жизнь истерзана.
В ошибке юности  проклятье вечное
Мечта иссушена, крыло подрезано,
Я не сберег тебя,  и жизнь  увечная

Прости скорбящего, прости зовущего,
Быть может  слабого, быть может  гения
Не надо прошлого: в нем нет грядущего, 
В грядущем  прошлое Прости, Евгения!

Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!
Удивительно вкусно, искристо и остро!
Весь я в чем-то норвежском! весь я в чем-то испанском!
Вдохновляюсь порывно! и берусь за перо!

Стрекот аэропланов! беги автомобилей!
Ветропросвист экспрессов! крылолёт буэров!
Кто-то здесь зацелован! там кого-то побили!
Ананасы в шампанском  это пульс вечеров!

В группе девушек нервных, в остром обществе дамском
Я трагедию жизни претворю в грёзофарс
Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!
Из Москвы  в Нагасаки! из Нью-Йорка  на Марс!

На ландо моторном[42], в ландо шикарном
Я проезжаю по Островам[43],
Пьянея встречным лицом вульгарным
Среди дам просто и «этих» дам.

Ах, в каждой «фее» искал я фею
Когда-то раньше. Теперь не то.
Но отчего же я огневею.
Когда мелькает вблизи манто?

Как безответно! как безвопросно!
Как гривуазно![44] но всюду  боль!
В аллеях сорно, в куртинах[45] росно,
И в каждом франте жив Рокамболь[46].

И что тут прелесть? и что тут мерзость?
Бесстыж и скорбен ночной пуант.
Кому бы бросить наглее дерзость?
Кому бы нежно поправить бант?