Пластуны занимали единственную комнату небольшой хаты. По стенам было развешано оружие, в ряд стояли походные кровати.
За большим столом около медной гальванической батареи восседал Кравченко и что-то неторопливо ладил в ней. Провода от нее, точно такие же, как и у Ньюкомба, тянулись по столу. На его противоположном конце они уходили в небольшую деревянную коробочку.
В глазу у Кравченко поблескивал монокль с хорошим увеличительным стеклом, каким пользовались часовщики и ювелиры. Казак перегнулся через стол и насыпал в коробочку порох.
В хату вошел Биля, перекрестился на иконы, расположенные в красном углу, тяжело вздохнул, присел к столу и сказал:
Здорово дневал, Николай!
Здравствуй! Как съездили, Григорий Яковлевич?
Слава богу, благополучно.
Нового-то не слыхать чего?
Не поймешь, для чего нас и собирали. Говорильня одна, ответил Биля. Вон Кухаренко и не поехал, больным сказался, может, и вправду занемог. С этим постоем мы только разбалуемся. Не знаешь, где все наши делись?
Постой это самое баловство, известное дело. Яшка с Омелькой с подъема встали и дальше пошли куда-то дрыхнуть. Как они спелись, это дюже удивительно! Днем они палят. Омелька обучает его, значит, а твой по цифири пытается разобраться, отчего пулю штуцерную всегда на правую руку сносит. По вечерам на Северную сторону повадились. Какие-то там у них бессоромные девчата. Опять же вишня поспела.
Я им наложу пониже спины! Ишь ты, вишня у них поспела! А ты куда глядишь?
А я им нешто сторож? Они протыриваются из хаты, что твои ужи! А утром вот они на своих местах почивают.
А остальные у нас где?
Чиж по базару лазает, глядит, где что плохо лежит. Вон скрипку себе делает. А где твой басурман, и не знаю. Нехристь этот поганый!
Коля, зря ты так, чуть помолчав, сказал Биля. Али мужик правильный. Нам дюже полезен будет. Воин он самый стоящий. А что было, то было.
Было, говоришь? У меня это вот так перед глазами. Как они сынка моего да Галю
Ладно, Коля. Это у тебя что за штука? спросил Биля, показав на провода.
Это вот я пробую гальванизмом порох зажечь. Интересное дело. Куда твой фитиль! Его то намочит, то ветром разгонит, а если селитры переложить, в пыль за секунд сгорит. Да и какой он длины? Шагов двадцать, это самое большее. А тут искру можно хоть на версту бросить, причем именно тогда, когда она нужна тебе! Тюк вот так сверху пальчиком. Кравченко показал на контакты проводов, досыпал пороха в коробочку и заявил: Сейчас спробуем это дело довольно сказал он.
Где ты взял всю эту аммуницию-то?
Чиж для меня у матросов стянул. Из Питера ее прислали, чтоб мины гальванизмом взрывать. Беда в том, что пороха для них нет, и корпуса быстро сделать нельзя. А так по минному делу у нас фитили уже лет десять не палят, один гальванизм.
Ну вы даете! Такие дела Федора до Сибири доведут! Не у черкесов же вы!
Матросам без надобности, а нам пригодится, философски заметил Кравченко, вынул из глаза монокль, поднял палец, подвинул провода один к другому и замкнул их.
Раздался взрыв. Дым клубами заволок горницу. Где-то за стенкой раздался жалобный женский вопль и звон падающих ведер.
Сила! довольно сказал Кравченко.
Биля обеими руками отгонял от лица полосы дыма, плывущего в солнечных лучах.
Ты вдругорядь на улице располагайся! Горницу задымил всю, заявил он.
Дверь распахнулась, и на пороге появилась хозяйка хаты Екатерина Романовна, женщина лет тридцати, с красивой русской полнотой и миловидным лицом.
Пожар! сдавленно сказала она.
Кравченко начал вместе с Билей активно разгонять руками пороховой дым.
Простите Христа ради! Експеримент! проговорил он и развел руками.
Креста на вас нет! Я так с лежанки и повалилась!
Сей секунд все уладим! А если что вам по хозяйству надобно, так вы только скажите!
Дверь снова хлопнула. Сложившись в низеньком проеме, в хату шагнул вестовой, один из бойцов пластунского батальона Кубанского казачьего войска.
Сначала он пытался что-то разглядеть в дыму, потом вытянулся и громко сказал:
Мне бы есаула Григория Яковлевича Билю! Пакет у меня для него.
Это я. Давай книгу, сказал Биля, выходя к нему из дыма.
Вестовой развернул книгу, к которой были привязаны перо и маленькая чернильница с крышкой на резьбе. Биля отвернул ее, обмакнул перо в чернильницу, расписался в получении пакета, лежавшего между страницами книги, и забрал его.