Хотя вилы длиннее, а поди дотянись ими до свирепого дядьки в сутане, который вращает дрыном — не приведи Пестроспинная попасть под руку!
Ойканье, глухие удары — всё происходит быстро, но Найдёныш пытается уследить за каждым, запомнить выражения лиц, жесты, настрой….
Рядом с ним навстречу бегущему молодцу с мечом, кряхтя, поднимается Тойра. Паренек как-то миновал заслон из святых отцов и стремится к вожделенным сундукам. «Интересно, — думает Найдёныш, — а зачем ему столько подков? На счастье, что ли?» Но скорее всего новоиспеченные «лесные стражи» просто не знают, что везут монахи.
— Меч держи ровнее, — бросает пареньку Тойра. — И не горбься. — При этом сам он безоружен, что изрядно сбивает нападающего с толку.
— Ну, — по-отечески улыбается странствующий проповедник, — так и будешь стоять пугалом огородным?
Найдёныш смеется: очень уж забавно смотрится дылда с этим своим мечом, еще и ухо у него левое оттопырено. К тому же Найдёныш представляет выражение лица незадачливого грабителя, когда тот увидит, что лежит в сундуках.
Смех выводит «лесного стража» из себя. Паренек шипит, сплевывает сквозь зубы и ударяет Тойру мечом. Верее, пытается ударить, потому что Тойра не стоит на месте, и уже шагнул вперед и — бац! бац! — стукнул паренька в шею и в грудь, причем не кулаком, а только двумя пальцами. Но получается даже лучше, чем если бы кулаком: паренек с растерянно-обиженным лицом валится вперед, выронив свою железяку. И подняться уже не может. Что с ним?
— Обездвижен, — объясняет, не оборачиваясь, Тойра. Он устраивает тело паренька на телеге и смотрит на тракт — там уже страсти поутихли. Кое-кто из молодцев сбежал, остальные валяются в пыли и стонут.
— Все целы? — спрашивает у отца Руддина Тойра — и непонятно, имеет ли он в виду только монахов или и «лесных стражей» тоже.
— Все, — ухмыляется тот. — А кто не цел, подлечатся. Ничего, им же на пользу. В следующий раз подумают, как на служителей Церкви вилы поднимать. — И монах вворачивает довольно крепкое словцо, вполне характеризующее, по его мнению, и нападавших, и их родню.
— Да при чем здесь… — морщится Тойра. Он склоняется над одним из поверженных грабителей: — Кто у вас за главного?
Бедняга испуганно вертит башкой, видит на телеге обездвиженного и тычет в него пальцем:
— Топырь-Ух! А что с нами теперь будет, господин?
— Это ваше дело, — заявляет Тойра. — Я господин над собственной жизнью — и хлопот с нею мне вполне достаточно. Но урок, так и быть, вам преподам. Сегодня обойдемся без притч, прямым текстом, а то, боюсь, не усвоится. — Выдернув Топырь-Ухов ремень, он сдергивает с главаря штаны и объявляет:
— Вот тебе первое мое наставление, вьюноша. За что бы ты ни брался, делай свое дело хорошо или не делай вовсе. Этот мир слишком неустроен, чтобы сносить бездарных сапожников и никудышных рыбарей.
Каждое слово сопровождается хлестким ударом ремня.
«Хорошо, — подумал тогда Найдёныш, что меня он учить не будет, а отдаст в сэхлию».
— Далее, — продолжает Тойра, — Ты можешь, конечно, остаться грабителем. Но если так, то, смею надеяться, выбор свой ты сделаешь осознанно. Многие думают, что это непыльное и забавное ремесло. Теперь, полагаю, от подобных заблуждений ты избавлен. — (И всё это — под свист ремня!) — Если же ты решишь-таки остаться в «лесных братьях», уверяю тебя, вьюноша, что рано или поздно ты нарвешься на тех, кто окажется сильнее тебя, и умрешь глупо и бездарно, что будет достойным итогом глупой и бездарной жизни.
«Впрочем, — мысленно добавляет Тойра, — понятия „смерть“ и „глупо/умно“ соотносятся друг с другом лишь в человеческих головах. Но мальчику этого не объяснишь, тем более с помощью ремня».
Однако Тойра и не ставит перед собой такую задачу, он хочет, чтобы паренек задумался, стоит ли разменивать на медные «плавники» сиюминутных сомнительных удовольствий золотое «око» своей жизни.