— Эх, начнись всё лет пять-десять назад… А сейчас слишком многое приходится удерживать в голове… да если бы дело только в голове!
Но всё-таки, что такое в этом Ясскене? Ну, трюньилец…»
И тут он вспомнил! Конечно же, Ясскен! Это имя было в одном из докладов, пришедших от иншгурранских шпионов в герцогстве. Оно фигурировало там в длиннейшем списке и ничем особым выделено не было, поэтому-то Фейсал сразу его и не припомнил; к тому же в приснопамятном докладе хватало другой, более впечатляющей информации.
Однако при чем здесь К'Дунель? Неужели совпадение? Или мальчишка решил сыграть в собственную игру? То есть, что решил, это ясно и так, потому к нему свои люди и будут приставлены, «пришиты», если точнее, — но неужели он решил встрять втакую игру?
Не похоже.
Или он неплохой актер, чего прежде за К'Дунелем не водилось, или действительно мысль об Ясскене пришла к нему в голову, так сказать, экспромтом. Ну ладно, с этим мы потом разберемся, сперва нужно понять, как поступить: позволить ли капитану брать с собой трюньильца или…
Но как — вот главное! — это может быть связано с жонглером и с тем что он вероятный Носитель? Что же, язви его в душу, затеял покойный зятек, муж покойной сестры?!
Ноги привычно несли господина Фейсала по узкой безымянной улочке, не мешая размышлениям. Мешал нараставший гул, явно мужичье чем-то взволновано; будем надеяться, не бунтуют, уж очень это не ко времени бы оказалось…
Они не бунтовали. Они ловили быка — вот этого, рыжего, вымазанного грязью и кровью, с угнездившейся в темных глазницах смертью.
К чести господина Фейсала следует признать, что он не растерялся. Рявкнул: «Стоять, зар-раза!!!» — и громко хлопнул в ладоши. Когда-то господин Фейсал слышал, что таким образом можно напугать взбешенных псов.
Однако «что доступно Кабарге, то не доступно королю»; бык сорвался с места и помчался прямиком на господина фейсала. Тот стоял до последнего — ох уж эти таллигонские пляски с быками, скольких доверчивых свели в могилу! — и отпрянул в сторону в последний момент, да не рассчитал, споткнулся; тут же под ребра ему вонзился рог; мычание; крики; темнота, темнота, засасывающая, просторная, ватная…
Примерно в такой же темноте проснулся какое-то время спустя Жокруа К'Дунель.
Затекли и шея и ноги; он поднялся, налетел на проклятый стол, потом на один из стульев, наконец ухитрился зажечь потухшие свечи и начал приводить себя в порядок. Причем не только внешне — не в последнюю очередь следовало разобраться с той кашей в мозгах, которая заварилась после разговора с господином Фейсалом.
Собственно, именно из-за этого капитан и последовал настоятельной просьбе своего визави и прождал в кабинете… а интересно, сколько времени прошло? Свечи-то, в том числе и та, что с зарубками, часовая, погасли, а как давно — поди разбери. Ладно, с этим позже.
Отряхиваясь и разминаясь, он в который раз подумал, что легко отделался. Старик-то сперва явно был не в духе, это уже потом оживился, когда услышал про планы К'Дунеля относительно Гвоздя. Он пока не знает, что его собственные планы идут несколько вразрез с К'Дунелевыми. Самьякал смилостивится — и не узнает.
А может, за ближайшие неделю-другую всё настолько переменится, что планы К'Дунеля и господина Фейсала вообще не будут иметь никакого значения.
Но капитан по-прежнему предпочитал не доверять удаче и рассчитывать только на себя. «Готовься к худшему», — так было написано на девизной ленте герба К'Дунелей, фамилии, добавим, изрядно сдавшей за последние лет сто. Последний и единственный ее представитель (пока? — неучтенные бастарды не в счет) уж чего-чего, а девиза фамильного придерживался. Зная за собой свойство, поспав часок-другой, решать самые сложные задачи, он и остался в кабинете.