Большую часть моей жизни я не знал отказа ни в чем – я получал то, что хотел. Женщин тоже. Аликс я потерял прежде, чем понял, как она нужна мне и как желанна. И теперь, поняв это, я знал, как больно терять. Как больно проигрывать.
Особенно – Дункану.
Аликс вышла на порог беленого домика, крытого черепицей.
– Я развела огонь.
Вокруг ее шеи обвивалось ожерелье – золотой ястреб, раскинувший крылья, разинувший клюв, сжимавший в когтях темно-медовый янтарь. Ожерелье лиир.
Свадебный подарок Чэйсули. Подарок, который сделал ей Дункан.
Я втащил бадью в дом и повесил ее на железном крюке над очагом, уселся на табурет, спиной ощущая каждое движение Аликс, глядя в огонь. Она снова занялась своим тестом.
– Когда ты пришла? – наконец спросил я.
– Восемь дней назад. Нас привел сюда Финн, – ее лицо озарилось теплой ясной улыбкой.
– Он тоже вернулся? – мне сразу как-то полегчало.
– Он привел нас с севера.
В ее волосах поблескивали, отражая солнечные лучи, серебряные шпильки и заколки – в такт движениям, и в такт движениям колыхались складки темно-зеленого, цвета мха, платья. Поверх платья была надета длинная, доходящая до колен, безрукавка из овечьей шкуры шерстью внутрь, окрашенная в светло-желтый пастельный цвет и отделанная ярко-зеленым, на талии она была стянута поясом темно-коричневой кожи с золотой пряжкой. И одежда ее, и украшения были не хомэйнской работы – творением рук Чэйсули. И сама она была
– Чэйсули.
Я потер лицо:
– Как он? В порядке?
– Финн? О да, конечно – разве с ним может быть иначе? Это же Финн, – она снова улыбнулась, не на мгновение не прерывая работы. – Хотя, кажется, он-таки нашел себе занятие.
– Женщина, – предположил я. – Он что, наконец нашел кого-то в клане? Аликс рассмеялась:
– Нет, вовсе не женщина. Мой сын. Временами Донал больше похож на своего су-фоли, чем на жехаана. Теперь, к тому же, они стали настоящими друзьями.
Только Финна нужно винить в том, что мой сын временами бывает невыносим. Нам и одного хватало – но теперь у нас два Финна.
– Два Финна ?.. – я представил себе эту картину и рассмеялся, Аликс покачала головой.
– Сказать им, чтобы они пришли сюда? – спросила она. – Мне только нужно поговорить с Каем и со Сторром.
Я снова подумал о той силе, которой обладала Аликс – о той невероятной магии, которая жила в ее крови. Древняя Кровь, изначальные дары богов. Аликс могла говорить со всеми лиир и принимать облик любого из них. Только Аликс.
– Нет, – ответил я. – Я пойду к ним сам – но не раньше, чем избавлюсь от этой грязи.
Сунув руку в воду, я убедился, что она достаточно согрелась. Я спросил Аликс, где бы мне взять бочонок – она указала на прихожую, ежели, конечно, так можно назвать малюсенький коридор усадьбы Торрина.
Бочка была окована медью и все еще еле заметно пахла сидром: несложно было угадать ее первоначальное назначение. В Хомейне-Мухаар у меня была большая дубовая бочка с серебряными обручами, отполированная чуть ли не до блеска, чтобы, упаси боги, ни одна заноза не впилась в тело наследника престола. Однако – что ж, пока и эта сойдет. В изгнании я научился быть благодарным судьбе и за такие мелочи, как возможность нормально вымыться.
Я вкатил бочку в крохотную спальню Торрина и огляделся по сторонам.
Сундук, узкое жесткое ложе, стул. Здесь я и поставил бочку, наполнил ее водой и отправился разыскивать полотно и мыло.
Аликс выдала мне и то, и другое.
– С тех пор, как я покинула ферму, Торрин не менял здесь ничего, – сказала она с грустной улыбкой, быть может, вспомнив тот день, когда Финн похитил нас обоих.
Да и могла ли она не помнить этого? Я – так помнил слишком хорошо. Слишком хорошо. Как и то, что произошло со мной – со всеми нами – с тех пор.
Я долго смотрел на Аликс, сжимая в руках кусок грубого полотна и темное мыло.