Но самое невероятное ожидало его на тридцать втором снимке. В кадре тот же павильон, та же лестница, те же люди на лестнице, но ее там нет. Он возвращает на экран тридцать первый снимок вот она на лестнице, три ступеньки уже прошла, осталось еще шесть. Щелчок мышкой тридцать второй снимок. Здесь она должна была на последней ступеньке. На фото ее нет вообще.
Не могла же она раствориться в воздухе или взлететь! Да нет, смешно, конечно, он понимает. Но что делать с тем, что зафиксировал для него бесстрастный фотоглаз? А может, все просто? Ну, скажем, оставила что-то в павильоне и вдруг вспомнила, и повернула назад три торопливых шага и четвертый в плотную тень раскрытой двери павильона? Он вывел на экран поочередно две справки со «свойствами снимка». Время съемки разнится в четыре секунды. Успеть можно. Что она могла оставить? Сумку? Но сумка на предпоследнем снимке свисает с ее плеча. Ну а что тогда? Или или просто, глянув ему в глаза через видоискатель, поймала паузу между двумя нажатиями на спуск, повернула и сделала эти три шага? «Хвостиком вильнула и была такова»?
И ведь днем ничего этого он вообще не видел. Шел за экскурсоводом Надей, слушал ее, поворачивал послушно поворачивал голову за ее рассказом. А палец его, лежащий на кнопке спуска, жил при этом еще и своей жизнью.
И откуда теперь узнать, что на самом деле происходило с ним там, в Запретном городе?
Он листает фотографии дальше. Да нет, не таким уж глухим и слепым он был. Объект второй фотосессии он запомнил. Там был свой микросюжет: их группка остановилась на ступеньках очередного дворцового павильона, пережидая выходящую из его дверей группу экскурсантов, и стоявшая на крыльце чуть выше девушка-китаянка вдруг повернула голову и глянула на него, глянула почти в упор, как если бы увидела старого знакомого, и больше всего это напоминало взгляд-вопрос: «Привет! Ты что, перестал меня узнавать?» И, встретившись с ним глазами, девушка не смутилась, не отвела сконфуженно свой взгляд, напротив чуть продлила, с интересом рассматривая его. И он потом щелкнул пару раз вслед, пытаясь поймать ее лицо. Пару раз? Да нет, извини, не «пару» на флешке осталось 24 снимка. Девушка то возникала на экране в просвете между идущими впереди него людьми, то скрывалась в толпе, то вдруг оказывалась вся, без помех, стоящей под красными колоннами беседки черные джинсы, желтая майка с коротким рукавом, солнечное сияние на ее коротко, под мальчика, остриженной голове. На следующем снимке приближенная объективом щека, ухо, солнечное мерцание стелется по впадине под скулой. И что? Что завораживает его, откуда холодок, которым эти кадры отдаются изнутри? Ну да, почти такое же ощущение он испытывал, разглядывая и девушку в белой рубахе. Притом что они абсолютно непохожи друг на дружку. Но ощущение при рассматривании их на экране одно и то же, отроческое, восторга и ужаса, когда лыжи, не затормозившие перед отвесным почти спуском в карьер, опрокидывали твое тело вперед, в полет навстречу ветру, бьющему снизу в грудь.
Он ждал появления на экране последних двух снимков, сделанных уже снаружи, за стеной Запретного города: он стоял у входа на мост через широкий ров, ожидая отставших спутников, а она шла уже по мосту, и он, приблизив зумом «Кэнона» ее фигуру в видоискателе, щелкнул раз, а потом еще раз, уже не торопясь, даже как бы выстраивая кадр, где она в центре, на мосту с темной водой внизу, а над ней по ту сторону рва зеленая гора с белым храмом.
Вот эти снимки. На первом она в профиль, голова чуть запрокинута, тело наклонено вперед, застывшая над парапетом рука как бы продолжает скользить, ничего не касаясь. Что-то особое в ее походке. Стремительность? Энергичность? Нет Вкрадчивость! Вот! Походка, в которой и стремительность, и, одновременно, мягкость. Он щелкнул мышкой, и на экране следующий снимок, для которого она как будто чуть замедлила шаг и повернула голову в его сторону. Он увеличивает и увеличивает снимок у девушки сжатые, как перед улыбкой, губы. И опять тот же взгляд с экрана в упор. Взгляд насмешливый и как бы поощряющий, что-то вроде: «Что, дедуля, не успокаивают тебя годы? Настаиваешь? Ну так вот тебе снимай! Снимай не жалко».
С некоторым холодком он рассматривал последнее фото.
И кто кого здесь «снимал»? Это он «снимал» их, двух этих девушек, на свою камеру? Или они «снимали» его для своих игр с ним и с его фотокамерой. Нет, разумеется, если и играли с ним, то по-доброму, ну, может, и чуть снисходительно, и даже как бы сострадательно, но никуда не денешься и по-женски безжалостно.