— То есть теперь я должна рассказывать вам, что мне о вас известно?
— Пока еще нет, Эллен Мэри. Сначала вы...
— Я не хотела бы, чтобы вы меня так называли. Друзья зовут меня Элли.
— Рад за них. Всякий раз, когда вы начнете паясничать, корча из себя Джинджер Роджерс из “Старшей и младшей”, я непременно буду называть вас Эллен Мэри. Весьма справедливо, правда? А теперь поведайте мне о своем горе.
— Я не уверена, что вообще стану с вами говорить. Грофилд снова указал большим пальцем на дверь.
— Эти трое головорезов гораздо круче любой тетушки, маленькая девочка. Вам нужна помощь, чтобы уйти от их преследования. Точнее, вам нужна эта комната.
— Вы же меня все равно не выгоните.
— Нет, если буду знать, чем это чревато. Но слепо я ничего не делаю, не настолько я глуп.
Она закусила губу и, казалось, встревожилась.
— Пожалуй, вы правы, — проговорила она наконец. — Наверное, мне не следует скрывать от вас правду.
— Да уж. Хотя бы ради разнообразия.
Она нервно затянулась сигаретой и спросила:
— Вы когда-нибудь слышали о Большом Эде Фицджералде?
— О Большом Эде Фицджералде? Да нет, вроде бы не слышал.
— Он старается держаться в тени, избегает рекламы, но несколько раз газеты все же писали о нем. Особенно когда ему пришлось давать показания перед этим комитетом конгресса.
— О-о? И кто же этот парень?
— Он... ну, он то, что зовется ключевым элементом в схеме.
— Ключевой элемент.
— В преступном мире, — объяснила она, став вдруг очень серьезной, будто зеленая новоиспеченная учительница. — Он на ведущих ролях в мире организованной преступности в Филадельфии.
— О-о, — протянул Грофилд. — А-а. И этот Большой Эд Фицджералд — ваш родственник, так?
— Он мой отец.
— Ваш отец?
Она замахала обеими руками, подчеркивая, насколько все запутано.
— Я сама узнала об этом только три недели назад, — сказала она, — когда его вызвали в этот комитет. Я же думала, он просто строительный подрядчик. Но куда там! Он по уши погряз в преступлениях.
Последняя фраза в ее устах резала слух, и Грофилд поморщился, как от боли.
— Весьма образно, — сказал он.
— Прискорбно, но факт. Он — ключевой элемент, так писали в газетах.
— Эти “тетушки” — его ребята?
— О нет. Они работают на другого, на... соперника отца. На человека, который пытается...
— Не говорите этого. Пытается забрать себе власть? Она улыбнулась и кивнула.
— Совершенно верно. В пятницу мой отец встречается с ним в Акапулько и...
— Вроде той встречи в Апалаччах два-три года назад?
— Только на этот раз они встречаются за пределами страны, что гораздо благоразумнее.
— Оно конечно.
— Так или иначе, — продолжала она, неопределенно взмахнув рукой, — они меня похитили. Они пытаются использовать меня, чтобы вынудить отца пойти на уступки. Потому-то я и должна остаться здесь до пятницы, а потом добраться до Акапулько и встретиться с ним, чтобы он увидел, что я в безопасности.
Грофилд указал на телефон.
— Почему бы не позвонить ему прямо сейчас? Зачем непременно ждать до пятницы?
— Потому что я не знаю, где он сейчас. Он скрывается. Сейчас ему грозит опасность. Те другие могут попробовать убрать его.
— Значит, сегодня... А какой сегодня день? Она явно удивилась.
— Вы не знаете, какой сегодня день?
— Золотко, когда валяешься в постели, один день становится похожим на другой.
— Ах, вон как! Сегодня вторник.
— Вторник. А в Акапулько вам надо быть к пятнице.
— Точно, в пятницу. Я бы не посмела появиться там раньше.
Грофилд кивнул.
— Ну что ж, — сказал он. — Возможно, в этой части вы правдивы. Акапулько в пятницу.
— Что значит “в этой части”?
— Это значит, что все остальное — просто вранье, золотко. Я помню, что Эдвард Арнольд всегда играл Большого Эда Фицджералда.