В руках недобро поблескивало разномастное оружие. У кого меч, у кого палица или кистень. Двое при топорах. Один то ли с рогатиной, то ли с самодельным копьем, увенчанным жутким наконечником в локоть длиной.
— Как же я не люблю охоты и засады… — досадливо сморщился Извек.
В тот же миг сзади, отрезая путь к отступлению, грохнулось толстое неструганное бревно с привязанными торчмя заострёнными кольями. Такие же шипастые загородки перекрыли и оба разветвления дороги.
Ворон остановился, стриганул шелковистыми ушами.
Приехали, подумал Сотник, плакало Кощеево яичко, эти мордовороты из него глазунью сварганят. В такой тесноте не развернуться, а на коне без манёвру воевать не сподручно.
Перед внутренним взором мелькнуло Лелькино личико, и он с тоской пробормотал:
Извиняй, девка, неувязочка вышла. Попробуем, конечно, отбрехаться, однако, ежели что, не обессудь.
Он глянул на матерого мужичину вдвое шире остальных. Вожак лениво прислонился к стволу, по-хозяйски осматривал и коня, и всадника.
Кошель кидай сюда, мечик налево, суму с харчами — направо, одёжу сымай и клади прямо перед ногами, тады может и отпустим живым. Ну… или еле живым, он цыкнул зубом и отлепился от дерева. И с лошадкой своей прощайся, мои хлопцы с утра ничего не ели, от голоду с ног валятся.
Он оглянулся на сытые рожи товарищей, с десяток глоток глумливо захохотали. Ворон переступил копытами, но Извек придержал повод и с укоризной глянул на главаря.
Почто, уважаемый, коника пугаешь? Он у меня робкий, теперь от страху спать ночью не будет, а убаюкивать некому.
Ничё, мы его убаюкаем! Заснёт без задних ног! разбойник зло усмехнулся и, под дружное ржание, двинулся вперед. Слезай!
Растопыренная пятерня потянулась к уздечке. Извек почувствовал, что вылетает из седла и едва успел сжать ногами конские бока. Ворон одним прыжком развернулся, вскинул зад и впечатал оба копыта в улыбающуюся морду. Главаря отбросило в кусты. Еще один дикий прыжок и конь, как ни в чем ни бывало, снова встал мордой к разношерстной компании.
Предупреждать надо, сквозь зубы прошипел Сотник, косясь на бандитов.
Улыбки застыли и медленно стекли с заросших бородами лиц. Мужики подобрались, поудобнее прихватывая оружие. На главаря не оглядывались — из гущи промятых кустов не доносилось ни звука. Зато всадник вдруг торопливо заговорил:
Эй, робята, не горячись! Ну, дурной он у меня, сам иногда боюсь. Вы еще не знаете, как он кусается. Да лучше и не знать. Намедни ярл Якун на него брагой дыхнул, так он у ярла полщита откусил. Дракон, а не конь, хоть и дурной маленько.
Ворон, тем временем, кротко ущипнул пучок травы и, пытаясь сжевать, зазвенел удилами.
Разбойники замерли, недоверчиво переглянулись и уставились на оборванного детину с копьем. Тот повел холмами плеч, прищурился, оценивая расстояние. Могучая ручища с бревноподобным древком пошла вверх.
Ворон всхрапнул, недожеванная трава веером разлетелась в стороны.
Понял! шепнул Извек и, как клещ, вцепился пятерней в гриву. Едва вторая ладонь упала на меч, конь вмял задние копыта в землю, и бросил мускулистое тело вперед.
Сверкнули выпученные глаза копейщика. С удивительной для гиганта ловкостью он все же успел увернуться от черной, как смоль туши, но меч всадника достал по хребту. Клинок с хрястом прорубил мощную спину и сбил копейщика на траву… Едва коснувшись земли, Ворон снова крутнулся волчком и замер, как вкопанный. Двигались только трепещущие от возбуждения ноздри, да глаза, цепко следящие за каждым движением противников. Извек отцепился от гривы, прибрал повод, сделал страшное лицо.
Ну все, робята, шутки кончились. Щас слезу с этого дурака и возьмемся за вас всурьез, причём вдвоем. Кого этот бешеный не загрызет, того сам раскрошу.