Около дюжины всадников скучали в седлах, пока двое пеших наполняли фляги из ручья. Третий, с седыми прядями на висках, стоял рядом, держал в поводу троих коней и переговаривался с воином, похожим на десятника. Что-то, в этой троице показалось знакомым. Сотник припомнил, где видел этот поживший меч, грубый кистень и раскоряченную дубину. Вот так встреча, оторопел дружинник. Видать, верно рек Дед Пильгуй: кривые стрелы прямо не летают. Извек продвинулся ближе, прислушался. Разобрал голос седого.
— …запросто не возьмёшь. Надо засадить на опушке, а как появится, окучивать всем скопом, да со всех сторон и одновременно.
— Возьмём, — снисходительно процедил десятник. — Нам не впервой. И не таким шеи вертели.
Седой разбойник зло сверкнул глазом, голос прозвучал тихой насмешкой:
— Нам тоже не впервой было, и тоже думали, что всяким шеи вертели, только ошиблись малость. Даже к коняге его, бешенному, не подступились, когда он лопушинами своими чёрными помахивал…
— Ладно, поглядим и на твоего молодца, и на конягу, коли дождёмся.
Дождётесь, прошептал Сотник, умащивая расщеп на тетиве. Утвердившись на колене, выцелил дальнего и отпустил хвостовик. Тут же дёрнул из колчана вторую стрелу. Хват за оперение, наброс, оттяг, выстрел и снова хват. Разил влёт, наповал, не глядя за полётом пущенных стрел, понимая, что успех в скорости. Острия язвили быстро и точно: шею, сердце, голову. Когда пёстрое оперенье украсило пятого всадника, разъезд всполошился. Десятник сообразительно метнулся с коня, остальные же только лапали оружие и беспомощно вертели головами. Трое у ручья заворожено следили за падением дозорных, пока тяжёлые трёхгранные пробойники не сбили их с ног. Седой, в последний момент, попытался скакнуть в кусты и теперь корчился, схватившись за торчащее из-под ключицы древко. Сотник помянул Ящера за досадный промах. Вторая стрела послушно стукнула в ухо и раненый угомонился.
— Не люблю охоты… и засады. — мрачно выговорил Извек, поднимаясь с колена.
Вышел из зарослей, уже не спеша, наложил стрелу, поднял лук. Не сводя глаз с места, где залёг десятник, двинулся к затаившемуся хитрецу. Тот тоже понял безвыходность положения. В последнем отчаянном рывке, катнулся в сторону, вскочил и выдернул меч. Сотник сочувствующе улыбнулся наивной попытке спастись, но ошибся в намерениях противника, и понял это слишком поздно.
Десятник, уже не скрываясь, дёрнулся к ближайшей лошади и, что есть силы, плашмя ударил по лоснящемуся крупу. Животное взвилось на дыбы и рвануло от обидчика, который со стрелой в груди медленно осел на землю. На побледневшем лице застыла злая улыбка, с уголка рта сбежал красный ручеёк и раскосые глаза закрылись. Извек зажмурился от досады. С сожалением глянул на оставленные в телах стрелы, но без промедления, каждый миг на счету, поспешил за Вороном.
Едва почувствовав на спине хозяина, конь резво двинул по тропе. Через поляну, с пасущимися возле трупов лошадьми, пролетели без остановки. Надежда, что удастся догнать обиженную конягу, быстро таяла — впереди замелькали просветы. Стёжка нырнула в сырую балку и вывела из неё уже на самом краю перелеска. Ворон рьяно проскочил последние кусты и, оказавшись посреди лагеря, замер. Сотник присвистнул. Вместо шайки или даже отряда, перед ним расположилось целое войско. В обе стороны от тропы дымили кострища, а впереди, преграждая путь, вытянулись ряды всадников. Все с любопытством, глядели на появившегося дружинника. В самой середине строя, подбоченясь, восседал могучий воин с крупной головой. Улыбка предводителя обнажала мощные белые зубы, глаза смотрели добродушно, как на дорогого гостя. За поясом, касаясь стремян, висело длинное топорище, отполированное огромными ладонями.