Они проскользнули всего лишь в нескольких дюймах над обнаженным телом и задержались у горла молодой женщины – у черной бархатной ленты с нагрудной подвеской из изумрудов, увенчанной пауком из черненого серебра, телом которого служил огромный цельный рубин.
Несколько мгновений Эльминстер наблюдал, как украшение легко поднимается и опадает от ее ровного дыхания. Если эта подвеска как и те, что он видел раньше, то паука можно отделять и носить как заколку для плаща… Если… так, коснулся, вот так, теперь поводим из стороны в сторону – надо же проверить, зацепил ли, – так, вроде все в порядке (надо пошевеливаться, вряд ли эта голая красотка будет спать слишком долго)… теперь чуть приподнимем… вверх… и назад, вот так. Теперь не задеть бы драгоценной ношей ее нос… вот, а теперь… со всей осторожностью Эл терпеливо вытаскивал палки обратно.
Складывая добытые драгоценности в мешочек на шее, Эльминстер ощутил, что паук все еще теплый от ее дыхания и от него исходит едва уловимый запах… Эл беззвучно вздохнул, и в голове у него промелькнула мысль, а какова эта женщина… Он дернул за веревку, чтобы Фарл поднимал его наверх…
* * *
– С такой добычей мы добрых полмесяца можем бездельничать в свое удовольствие. – Глаза Фарла ярко горели в полумраке комнаты, где они устроили себе тайник.
– Ага, – сказал Эльминстер, – чтобы нас застукали на третий же вечер. Кому, по-твоему, можно продать паука в этом городе? Придется подождать, пока какой-нибудь купец, у кого не все чисто и есть что припрятать и который знает, что мы знаем об этом, соберется уехать из города. Ему и продадим этого паука. А вот кольцо с изумрудами, пожалуй, надо продать сегодня же вечером, пока не разошелся слух о краже. Что это ее кольцо, никаких доказательств нет. А потом заляжем на дно: будем, к примеру, околачиваться в «Черных сапогах», будто ждем, когда подвернется работа в порту или там сбегать куда на посылках.
Взглянув на него, Фарл уже открыл было рот, чтобы возразить, но потом, усмехнувшись, закрыл его и кивнул:
– Опять-таки ты прав, Эладар. Как кошка, всегда вывернешься.
Эльминстер пожал плечами:
– Хочешь жить – умей вертеться, если ты это имеешь в виду. Давай-ка лучше пойдем куда-нибудь, где таким орлам, как мы, нальют пару кружек промочить горло, и немного облегчим наши кошельки.
Рассмеявшись, Фарл убрал мешочек обратно в полый кирпич, вскарабкался на обломки обвалившегося камина и засунул кирпич на полную длину руки в темное пустое пространство между полом и потолком. Убрав руку, он положил обратно дохлую, полусгнившую крысу, которую они использовали, чтобы отпугивать незваных гостей, если таковые объявятся, и соскользнул по дымоходу обратно на пол.
Тайник находился в сумрачной комнатушке позади закрытой сапожной мастерской. Вокруг стояла невыносимая вонь: здесь гадили все кому не лень – кошки, собаки, пьяницы и прочий праздношатающийся уличный сброд. Сам сапожник в начале весны сыграл в ящик, и родственники благоразумно решили не трогать мастерскую, пока не пройдет хотя бы сезон. Теперь ее вроде собирались обкурить дымом, чтобы вывести всех паразитов, и снести. Но когда это еще будет… А Фарл и Эльминстер уже приглядели себе место для нового тайника на одной из украшенных шпилями крыш зажиточных домов около северной стены Хастарла, а именно на крыше высокого жилого дома, которая щеголяла статуями пригнувшихся, рычащих горгулий. Если одной из них незаметно для обитателей дома снести голову и хорошенько почистить ее внутри, у них будет идеальный тайник. Только вот это «если»…
Молодые воры кивнули друг другу, чувствуя, что их невысказанные мысли крадутся по одним и тем же закоулкам. Фарл выглянул наружу и махнул Эльминстеру. Тот не мешкая нырнул в узкий, темный коридор и исчез из виду. Фарл последовал за ним, вытащив на всякий случай кинжал.