А женщины в штанах садистко-лесбийского типа, с сигаретой в зубах, хрипло указывают изящным молодым людям, куда тащить очередной ящик с аппаратурой, а фотограф — чаще еврей, а сейчас все больше и больше появляется японцев — возится со своей камерой, евреи — озабоченно, японцы — как новенькие автоматы.
Я, слуга, когда босса нет, охотно вылезаю наружу и с удовольствием разглядываю девочек, которых десятки раз заставляют повторять ту же самую сцену, — скажем, случайную встречу на улице. Модели проходят перед аппаратом со счастливыми лицами, охуев от тоски, но, хочешь — не хочешь, они должны изображать на лицах, одна — удивление и зависть от нового платья подруги, другая — гордость за свое платье, — творческая находка фотографа или хриплой лесбиянки. Мужчины-модели меня раздражают — они всегда очень быкообразные и мужланистые, производят впечатление туповатых, несколько деревенских. Впрочем, близко я с ними не сталкивался, может быть, я ошибаюсь.
Кроме лимузинов и фэшэн-автобусов, на нашей улице всегда стоит по крайней мере пара автомобилей-фургонов. Нас постоянно чинят и подновляют и перекрашивают — во всяком случае, редкий день улица свободна от каких-нибудь «Royal plumbers» или «Green air airconditioners» или «Sherlock Holmes security installations» и т. п. очень важных представителей более мелкого бизнеса. Нас обслуживает черный мужик Энди, его бизнес называется «Kings airconditioners», как видите, в том же стиле, что и у других представителей частного предпринимательства. Энди часто выручает меня из драматических ситуаций. Я звоню ему, когда вдруг разрывается, скажем, труба в бейсменте или в одной из комнат обнаруживается водяное пятно на потолке; обычно подобные неприятности случаются ранней весной. Энди меня уважает, и я его уважаю, хотя мы совсем разные. Энди не курит и не пьет, и у него есть жена и двое детей. Я — пью и курю, и семьи у меня нет. Энди хочет выучить своих детей и поехать надолго в Африку, он очень интересуется своей прародиной. Я с прародины своей свалил, и вряд ли когда туда поеду. Однако при всей нашей различности мы друг другу симпатичны, и, когда у него и у меня есть время, мы пьем кофе и разговариваем у меня на кухне. Как я ни стараюсь переносить свою жизнь и во все другие комнаты — большую часть моей жизни я все равно провожу на кухне, как и подобает слуге.
* * *
Иногда в Линду вселяется психопатия. Обычно приступы психопатии совпадают с визитами Гэтсби, который орет ей обидные вещи, вроде обвинений в том, что она тратит его деньги как воду или что он сыт ей, Линдой, по горло — Fed up! с ней, и чтоб она убиралась с его дороги — Get out of my way! В такое время Линда начинает, неосознанно для себя, доебывать меня, хотя я не ее подчиненный, у меня свои дела. Линда всегда находит повод придраться ко мне, сделать это ей нетрудно, ведь она торчит в миллионерском доме восемь, а то и девять часов.
С месяц назад, к примеру, как-то вечером в дом явились два огромного роста бизнесмена, я был предупрежден об их визите и ждал их. Я дружелюбно показал детинам их комнаты. Они же в свою очередь спросили у меня, что я пишу в тетради, я всегда слоняюсь по дому с тетрадью, если Стивена нет в доме. Гэтсби, конечно, сообщил им, что я писатель; я — один из его аттракционов для гостей. Мы с полчаса дружески поиграли в сумасшедшую компьютерную игру на экране ТВ, они — представители самой передовой в мире технической мысли, — конечно же, обыграли меня, потом они съебали куда-то обедать.
На следующее утро (джентльмены пришли, очевидно, с обеда поздно и еще спали) Линда сказала мне деловито:
— Эдвард, опиши мне, который из них мистер Бурдел и как он выглядит, так как я должна передать Бурделу в руки личное письмо от Стивена.
— Один из них с бородой, а другой без бороды. Оба они преогромного роста дюжие ребята, едва ли не больше нашего босса.