А это совсем не в интересах местных и, конечно, Дубровина... Дубровину мешает только один человек. И этот человек - я, Ефим!
- Потому что продолжение твоих действий приведет к тому, что тайное станет явным и конец его карьере, ты это хочешь сказать?
- Это ты все хочешь и хочешь чего-то сказать! А сам уже сказал... Я вот только хотел бы теперь знать - кто сдал Чико Дубровину? Кто мог сообщить киллеру, куда ты собрался со мной, где и с каким прикидом нас перехватывать? Кому ты говорил о затеянном культпоходе? Только одному человеку. Тому же самому...
Голова разболелась зверски. Определенно контузия, подумал я.
С возрастом все чаще случается то, что уже случалось. Полтора десятка лет назад сорвавшаяся переборка ударила меня в затылок, когда "Фокке-Вульф" бирманской авиалинии, обстрелянный партизанами, промахнулся с посадкой у Пагана и ухнул в коричневую Иравади. Пачки купюр в моем саквояже были запаяны в пластик и, слава богу, не подпортились. Крокодилов, торпедами выскакивавших из-под коряг, отогнали выстрелами спасатели.
В Пагане я отлеживался в гостинице, обкладывая голову льдом, завернутым в полотенце. "Почту" я сдал и мог не торопиться домой в Бангкок. Наслаждался бездельем.
Теперь, в Таллинне, работа едва началась, до покушения оставалось меньше двух суток, а меня уже достали.
Будь проклят день и час, когда, вопреки собственным незыблемым правилам, я из чистой корысти согласился на оперативную работу! Я попрал клятву, которую дал на отпевании отца: умереть не раньше тех, чье благополучие и судьба зависели от моей живучести, тех, заботу о которых он передал мне.
- Давай зайдем в какой-нибудь кохвик, - предложил я Ефиму. - Хоть отковырну второй каблук. Невозможно глупо...
Выйдя из какого-то переулка, мы оказались на Ратушной площади возле старой аптеки. Напротив магазина антикварных книг светилось ночное кафе. Три столика из четырех занимали констебли. Они держали на коленях штурмовые автоматы.
- Вот нам и охрана, - сказал Ефим.
Они замолчали, наблюдая, как мы садимся.
- Два двойных ликера "Старый Таллинн" и два кофе, пожалуйста, - сказал я буфетчику.
- Что ты собираешься теперь делать? - спросил Ефим.
В широкое окно было видно, как с площади в переулок втиснулся "Вольво-640" с полицейской раскраской на бортах. Двое в цигейковых куртках неторопливо выбрались с заднего сиденья и, толкнув стеклянную дверь, вошли в заведение. Я инстинктивно почувствовал, как что-то словно дернулось внутри того, кто входил первым. Он слишком старался не смотреть на меня и Ефима, когда с порога обшаривал глазами помещение.
Констебли задвигали стульями, поднимаясь.
- Он в подвале теперь, собирается переодеться, - сказал злобно вошедший первым. - Когда закончите, отвезите к себе, нам в центральной он не нужен, оформляйте самостоятельно. Это просто псих...
- Выспаться, - сказал я Ефиму. - А перед этим пообещаешь выполнить две мои просьбы?
Констебли и штатские исчезли, "Вольво" укатил.
- Какие?
Буфетчик равнодушно наблюдал, как я снимаю сапог, достаю складной нож, открываю лезвие-пилку и отделяю каблук у неповрежденного сапога.
- Ефим, сделай так, чтобы все работающие по делу Бахметьева убрались с дороги Чико. Это - первая. И чтобы они убрались с моей дороги. Вторая. Тогда и только в этом случае появится шанс, что Тургенев лично и в то время, когда мы ждем, и в том месте, где мы устроим засаду, выйдет на линию огня. Я перейду ему дорогу. Я знаю как, я знаю где и знаю когда... Если Чико не освободить из-под опеки, он заляжет на дно и будет доставать генерала через дублеров, которые нам неизвестны. Ситуация уйдет из-под контроля. Единственный способ сохранить Чико в поле зрения - дать ему возможность работать всласть. И устранить физически за секунду до покушения.