Назови это привычкой, посоветовала она себе, осторожно придвинулась плотнее, вытянула ноги... А как заснула, не запомнила.
...Женщина в потертой кожаной куртке с капюшоном в меховой оторочке съехала на животе по выгнутой крыше вагона и, спрыгнув, мягко встала на платформу. "О господи, - подумал Бэзил. - Только не это. О господи, за что - она?!"
Вжавшись в колонну, он высчитывал секунды, выжидая, чтобы напасть со спины. Сердце билось так, словно первый раз в жизни пришел на свидание, и, вопреки надеждам на продолжение романтических страданий от неразделенности чувств, она - явилась.
Ему почти всегда снились одни и те же сны. Этот был не из тех, обычных. И потому казался реальностью.
Он шел следом, тупо уставившись на заячий помпон, пришитый сзади на белых трикотажных рейтузах. А взрыв на станции она могла произвести в любую секунду. Он мучился, что не может вспомнить, из какого источника поступила эта наводка к Шлайну: Марина прикатит на крыше вагона, на штанах помпон, и, отойдя за одну из колонн подземной станции, подаст радиосигнал взрывателю...
Рыжий Шлайн предупреждал, что Марина - рыжая. Она и была рыжей. С истончившейся кожей, гладкой под рукой, как мрамор. Он кончиками пальцев ощущал, как под мрамором, в жилках, течет её кровь. Будто стоял у ручья, опустив в него ладони. "Господи, подумал он ещё во сне, господи..."
- Рассветет часа через три, - сказала Марина, когда он, вздрогнув, сел в постели, - у нас уйма времени. Ты успеешь доделать вторую дочку...
...Жизнь всякого человека от рождения - смертельный риск. Бессмертных не бывает, все знают это заранее. Если кем-то предпринимаются опасные для жизни действия, никаких оснований считать его героем нет, и вообще говорить о риске не приходится. То, что иногда называют риском, - естественное проявление индивидуальности, характера, если хотите, стиля, вполне сопоставимого с другими особенностями характера и стилями, скажем, осторожностью или трусостью. Не бессмертны все, и храбрецы, и робкие.
Мне отвратительны крайности. И риск, и трусость. Себя я считаю рутинным прагматиком. При проигрышном раскладе не стесняюсь спасаться всеми доступными средствами, включая и такие, как бегство или сдача в плен. У каждого есть право на собственную философию безопасности. Как говорил взводный Рум, предпочтительнее, когда за родину умирают по другую сторону фронта. Живой вернется в строй, мертвый, даже герой, - лишь предмет политических пошлостей и повод приложиться к бутылке, не больше, что бы там не говорили и не писали. Бог с ним, с неудавшимся боем, войну выигрывают вернувшиеся живыми и их семьи. Не вдовы и не сироты, во всяком случае, даже если им подносят цветы в день победы...
Думать про то, как остаться живым, всегда следует заранее. Я и думал.
Острым концом молотка, позаимствованным у заспанного дылды-сантехника, я рубанул алюминиевый лист по центру. Он только промялся. Пробить не удалось.
Полтора литра касторки парень залил в пластиковую бутыль из-под рижского темного.
- Где же ты взял столько масла? - спросил я.
- В одном не ржавом месте. Однако расходы удвоились.
- Утроились, - сказал я и передвинул сумку с бутылками бренди к растоптанным ботинкам без шнурков.
- Значит, придете еще?
Он оказался смекалистым.
- Приду, если сделаешь для меня вот это...
Я развернул чертежик штуцера с распылителем.
- Насадка?
От малого невыносимо несло луком.
- Насадка. Вот здесь, видишь, впаянный в неё трубчатый отвод? Он должен герметично соединять с бутылкой, в которой касторка, трубку вроде той, что подает омывающую жидкость на ветровое стекло автомобиля... Длина трубочки метр. Это ясно?
- Это ясно.