— Понятно, — кивнул я. — Черт возьми, неужели не осталось ни кусочка окорока?
— Ты шутишь? — удивился Глоин.
Я провел рукой по лицу и, наконец, выбрал бутылку сервуаза, ломоть белого хлеба, миску с остатками мяса (возможно, утки) и несколько листиков салата, после чего направился к гостиной.
— А когда вернется Пруди? — спросил мой компаньон.
— Завтра.
Я рухнул на диван, поспешно сделал бутерброд с салатом и мясом, откусил его и начал пережевывать с задумчивым видом.
— Не могу себе представить, как ты можешь есть утку, — заметил Глоин, который, как большинство карликов, был вегетарианцем.
— А мне вот не удается себе представить, как ты можешь носить пижаму гнома, — отпарировал я, — не говоря уж о том, что она зеленая.
Большой глоток из поднесенной к губам бутылки с вином смочил мое горло.
Похоже, прозвучавшие слова опустили Глоина на дно бездны раздумья.
— Джон, — сказал он после продолжительной паузы, — я знаю…
Мне пришлось остановить его жестом руки, чтобы одним глотком до конца осушить бутылку. Алкоголь начал оказывать на меня свой эффект, но этого еще было недостаточно. Я встал.
— Ну, Джон, — повторил карлик.
— Минуточку, — прервал я его и снова направился на кухню.
Впрочем, мое отсутствие длилось всего несколько секунд: они ушли на то, чтобы поставить на стол в гостиной четыре новые бутылки сервуаза. Две из них были уже открыты и тут же приведены мной к состоянию опустошенности.
— Слушаю, — наконец-то сказал я.
Глоин три раза проглотил слюну, которая наполнила его рот.
— Может быть, это поможет?
Предложенная мной бутылка сервуаза соблазнительно закачалась перед его носом.
Карлик стеснительно принял бутылку.
— Как провел сегодняшний вечер? — поинтересовался он, сделав несколько глотков.
— Полагаю, можно сказать, что это самый худший из всех вечеров, которые у меня были, — вздохнул я. — Еще вопросы есть?
— Вы… вы проиграли?
— Меня уволили.
Похоже, мой ответ оказался для него слишком многозначительным. Глоин еще несколько раз приложился к бутылке, но после этого быстро вник в суть дела.
— Джон, — пробормотал он. — Джон я знаю, что…
— Да?
Все было спокойно, мрачно и тихо. На улице пошел еще более густой снег.
— В конце концов, я не знаю, может не…
— Какие симптомы?
— Чего?
— Я тебя спрашиваю, что ты испытываешь. Какие симптомы. Сам понимаешь, это вроде болезни.
Карлик утвердительно кивнул.
— Ну что ж, у меня больше нет аппетита, — начал он.
— Дьявольщина.
— Да. У меня часто болит живот, и временами я теряю нить своих рассуждений.
— Под комодом не смотрел?
— Чего?
— Шутка такая.
— Совсем не смешно.
— А в довершение ко всему, ты окончательно потерял чувство юмора.
— Я…
— Именно, старик Глоин, это все признаки, в которых нельзя ошибиться.
— Ты…
— Я опечален, Мак-Коугх. Но знаю, что ты влюблен.
Бедное существо задрожало так, словно ему объявили о близкой смерти.
— О, Джон… я… Ты думаешь, у меня есть шанс? Хотя бы самый маленький?
Из моей груди вырвался тяжелый вздох. Во всем этом было ужасно трудно разобраться до конца. Я только что потерял свою работу. Мое имя стало синонимом поражения во всех пивных Ньюдона. А в данный момент карлик, который только и умеет, что убивать растения, спокойно пришел ко мне без всякого приглашения для того, чтобы объявить, что он безумно влюблен в мою служанку-гнома. Будто бы я этого и так не видел. Не сомневайтесь, ему не потребовалось много времени для того, чтобы попросить меня уладить это дело. Но, черт побери, я не знаю, как делаются такие дела. Почему судьба так ко мне безжалостна? Катей Плюрабелль жестоко бросила меня: она даже не стала ждать того времени, когда дети Челси начнут кидать в бывшего возлюбленного камнями.