— Скажите, Максим Сидорович, ваш сын часто писал из Алжира?
— Не так уж и часто, одно-два письма в месяц…
— И вас не удивило, что из Алушты не получили ни одного?
— Так то из Алжира, а из Алушты о чем писать?
— Ну, что благополучно доехал, хорошо устроился… Была куда-нибудь путёвка или просто так?
— Нет, дикарём. Женя хотел поездить по Крыму: интересно, знаете, машина новая.
— Какого цвета?
— Белая-белая, как снег.
— А вы просили его писать?
— Наказывал: как приедешь, обязательно напиши.
— В Алуште были у него знакомые или рассчитывал на автостоянку?
— Говорил, там платная стоянка у самого моря. Если не устроится, то в Ялту или в Севастополь.
— Много вещей взял с собой?
— Не очень. Ну, чемодан да ещё магнитофон… Японский у него, — не удержался, чтобы не похвастаться, — там, за границей, купил.
— Никуда не собирался заезжать?
— Говорил: на следующий день — в Крыму.
— А может, девушка?..
— Если бы так… — махнул рукой Максим Сидорович. — Жене уже под тридцать, а не женат. Я ему: так всю жизнь прозеваешь, вон какие по Крещатику шлендрают, а он: успею. Не очень интересовали его девчата.
— А Женя их?
— Почему бы нет? Парень, хотя и помешался на чертежах, собою видный, весь в мать, а она в первых арсенальских красавицах ходила. Рано померла, когда Женя десятый кончал. Не успела и сыном погордиться.
Я подумал: неизвестно, что тяжелее: не успеть погордиться сыном или пережить его, а боль, которую, возможно, узнает этот симпатичный старичок, будет невероятной. Спросил:
— Значит, кроме японского магнитофона, у вашего сына никаких ценных вещей не было?
— Одежда, — ответил старик, — летняя одежда, всякие там трусы, майки… Ну, свитер на всякий случай…
— Какой фирмы магнитофон, не помните?
— Почему не помню, я все помню. «Соня» — вот как! Женя ещё говорил: один из лучших магнитофонов в мире, но что же это за лучший, когда испортился?
— Что же с ним случилось?
— Я в этом не очень… Со звуком что-то. Женя хотел в Крыму где-то починить.
Я попросил Максима Сидоровича показать фотографии сына. Он охотно засеменил в соседнюю комнату, притащил альбом с аккуратно заправленными снимками. Их было тут много, начиная от голого младенца и кончая алжирскими: Евген Максимович в шортах и расстёгнутой рубашке на фоне какой-то экзотической растительности, потом в трусах на берегу Средиземного моря.
Отобрав две фотографии, я попросил старика одолжить их нам — нужны для розысков его блудного сына; как только найдётся, вернём.
Посеяв таким образом зерно надежды в стариковской душе, я распрощался с Максимом Сидоровичем далеко не так оптимистично настроенный, как он.
Следующий визит — в районную автоинспекцию. Здесь начинаются операции, связанные с продажей автомобилей, здесь машины должны пройти технический осмотр, после чего их владельцы получают соответствующий документ для городской ГАИ. Итак, две недели назад, а точнее четырнадцатого июня, здесь видели Евгена Максимовича Бабаевского или человека, снимавшего с учёта его «Волгу». Я даже знаю, кто именно видел этого человека: на справке, которая хранится в городской ГАИ, стоит подпись автоинспектора — младшего лейтенанта Павла Харченко.
Младший лейтенант предупреждён о моем посещении и, хотя сегодня ему тут нечего делать, скучает в темноватой комнате, заставленной обшарпанными столами и шкафами с картотекой и номерными знаками.
Мы здороваемся, и младший лейтенант предлагает мне самое удобное место в комнате: кресло за столом, очевидно, начальника районной автоинспекции. Я отказываюсь и примащиваюсь на стуле напротив него, не потому, что такой скромный, просто отсюда мне ближе к Харченко.