Целую неделю он пробыл в командировке где-то на Херсонщине, а сейчас небось уже вернулся, и они с Соней составят нам завтра компанию.
Я взял трубку и сухо, уже одним своим тоном не одобряя такие поздние звонки и подчёркивая во всяком случае невежливость того, кто это себе позволяет, произнёс:
— Хаблак слушает.
И сразу сообразил, что не открутиться, потому что услышал в трубке бодрый тенорок дежурного по управлению Грицка Колёсника.
Грицку нет дела до моих интонаций: ему поручено найти меня, и он не остановится даже перед тем, чтобы лично приехать на Русановку и собственноручно вытащить меня из нашей семейной постели.
— Сергей, куда ты делся! — заорал он так, что еле выдержала мембрана. — Я тебе звоню уже пятый раз, черт бы тебя побрал!
У меня были хорошо обеспеченные тылы; и я не поддержал легкомыслия Грицка, даже панибратства.
— По-моему, сегодня выходной, — ответил я официальным тоном, — и вам, лейтенант, это известно так же, как и мне.
Колёсник не обиделся на мою сухость. Кажется, он вообще ни на что не обижался и редко терял хорошее настроение.
— Брось, старик, — коротко хохотнул он, — не выкаблучивайся и приезжай завтра в девять. Сам Борода вызывает.
Полковник Каштанов носит короткую седую бородку, и это, конечно, предопределило его прозвище.
Я уже сообразил, что грибы мои плакали, и все же сделал довольно неудачную попытку отбояриться от вызова:
— Мы с женой договорились…
— Старик, моё дело — передать, — оборвал меня Колёсник, — а о чем ты договорился с женой, извини меня, ей-богу, неинтересно.
Он был прав, и осталось только пробормотать:
— Лучше бы ты ко мне не дозвонился.
— Привет супруге! — захохотал Грицко и бросил трубку.
В любой неприятности всегда можно найти и что-то позитивное. Я объяснил Марине, что завтра мы можем спать лишних три часа, но её это почему-то не обрадовало, она даже начала бросать в меня подушками, и я возблагодарил бога, что любимой жене не попались под руку более тяжёлые вещи. Она, правда, не стала сетовать на Бороду и на угрозыск, вместе взятые, не предложила мне перейти в адвокатуру, как делала в начале нашей супружеской жизни, — я убедился, что жены со временем умнеют, — она просто демонстративно повернулась ко мне спиной и сделала вид, что сразу же заснула.
Я сделал то же самое, но заснуть не мог. Размышлял, что могло стрястись. Если убийство или какой-нибудь несчастный случай — существуют дежурные опергруппы, и сам бог велел им заняться этим. Если дело не очень серьёзное, Каштанов вряд ли побеспокоил бы меня в выходной. Стало быть, не убийство, не квартирная кража… В конце концов, все равно никогда не догадаешься. Надо спать. Но не спалось, и я вертелся до двух — вот тебе и отдохнул лишних три часа.
Должен сказать, что жена у меня — чудо. Другая бы закапризничала, а Марина, пока я брился, приготовила яичницу с ветчиной и заварила крепкого чаю. Раньше бы в квартире уже пахло кофе, однако, говорят, в Бразилии вымерзли плантации, и кофе ох как кусается!.. Но крепкий чай — не хуже. Откровенно говоря, чай я люблю больше, он ароматнее, и каждый раз у него немножко иной привкус, я его пью несладким и натощак, после него и аппетит появляется, и хорошее настроение, и трезвое мышление.
Немножко приврал: настроение у меня, в основном, зависит не от чая, а от Марининого настроения, а вот трезвое мышление — вещь крайне необходимая, особенно перед встречей с Каштановым — приходит после второго стакана, когда я завязываю галстук и надеваю пиджак.
Марина снимает с плеча какую-то воображаемую пушинку, подталкивает меня к двери, я чмокаю её в щёчку, нам не хочется расставаться, и я действительно в эти секунды считаю Каштанова Синей Бородой. Но дверь наконец хлопает за мной, я нажимаю на кнопку лифта, потому что должен спешить.