Плохо лишь то, что в Москве чужие глаза и чужие уши. Даже деревья увешаны листьями-ушами и листьями-глазами. Стоит показаться, и эти глаза и уши настораживаются, шевелятся, словно в бурю. Всё поглощают в себе миллионы хрящевых ушей.
Он усмехнулся уголком рта. Современная техника позволяет буквально вырастить вокруг глаза и уши слежения. К этому идет. На Западе вовсю кодируют людей, дают всем личный компьютерный код. Если у нас это сделать, то конец. Все, кто захотят, будут знать обо всех всё, что захотят.
Из окна прекрасно просматривался бетонный козырек над входом в подъезд и его темно-вишневый ягуар "Ягуар" немного в стороне, через улицу, под большим вязом. В тени машина кажется темной, и только проезжавший мимо автомобиль, облив светом фар, зажег красный бок.
Отвернувшись от окна, он быстро снял плащ, пиджак и, заглянув в шкаф, вынул оттуда наплечную кобуру с пистолетом. Застегнув ремнем кобуру, он взял со стола длинным узким нож, убрал лезвие в рукоять и осторожно вложил с специальный кармашек в рукаве пиджака. После этого вновь последовательно одел пиджак и плащ. Поправил уголок красного платочка в нагрудном кармане.
Пожалуй, всё.
Он поднял чемодан, другой рукой - коробку и вернулся в костиную.
Лиза продолжала полулежать в кресле... новая сигарета, чуть-чуть коньяка в рюмке. Кудрявцева не было. При виде чемодана в его руку, её глаза словно проснулись. Она взмахнула ресницами.
- Мы уезжаем?
- Где твой Игорек?
- Ушел.
- Жаль, - он взглянул на часы, скоро восемь. - Вообще-то, я рад, что тебе он нравится.
Он вытащил пачку сигарет, вынул сигарету, прикурил от золотой зажигалки с крупным рубином на боку.
- Жук объявился, - как бы нехотя сообщил он. - Мне дали понять, что он вышел.
- Ему же двенадцать лет дали. Еще больше десяти лет сидеть. Помнишь, кто-то из детей, которых он использовал, умер.
- Я-то помню, - ухмыльнулся Семенов. - Это же я его, фактически, посадил. Не люблю, когда детей превращают в товар, это меня не развлекает, крошка. За такое я всегда готов любого заложить. Даже если это будет угрожать моей жизни.
Она внимательно посмотела на него, перевела взгляд на чемодан, коробку.
- Уходишь?
- Да. Хочу пеменить обстановку. Где-то есть теплые края, здесь становится прохладно.
Она выпрямилась в кресле.
- Куда мы поедем?
- Я не сказал, что мы поедем. Я сказал, что я поеду.
Она молча смотрела ему в лицо. Спокойно взяла рюмку и отпила коньяк.
- Ты меня бросаешь?
Он пожал плечом и вытащил из внутреннего кармана запечатанную пачку долларов.
- Возьми, на первое время хватит.
Он бросил доллары ей на колени. Лиза брезгливо отшвырнула их движением руки.
- Ты мерзавец, Семенов.
- Возможно, возможно. А впрочем, я просто застоялся на одном месте. Хочу к морю. Помнишь, как в прошлом году, кажется в это время, мы подъезжали в Италии к побережью, все было в розах и какой-то заливчик светился, как сплав драгоценных камней.
- Ты не только мерзавец и трус, ты ещё и поэт, Сашенька. Зачем ты меня бросаешь?
- Возможно, ты мне надоела, крошка. В нашей жизни надо порывать со всем при первых признаках скуки, любовь моя.
Она откинула голову и хрипло рассмеялась. Глаза её страшно сверкали. Семенов невозмутимо разглядывал её.
- Ты, крошка, великолепна.
- Я тебя найду, и ты ещё пожалеешь, что не умер раньше. И не называй меня крошкой, подонок.
Семенов тихо засмеялся, поднял чемодан, коробку и вышел.
ГЛАВА 7
СМЕРТЕЛЬНАЯ СХВАТКА
Лиза осталась сидеть, невидяще смотря в стену. Потом вновь закурила и налила ещё рюмку.
Семенов вышел из лифта. В фойе, широко расставив ноги, стоял Юра. Ему было скучно.
- Ты когда заступил? - приостановившись, спросил его Семенов.
- С утра.
- А когда сдаешь смену?
- Утром, утром...
- Ну служи, - думая о своем, сказал Семенов.