Что это?!
Попробовала отклониться от них, но настырные шары упорно следовали за мной.
Они опасны? Могут обжечь?
Я осторожно ткнула пальцем в один из них, но ничего, кроме приятного тепла не почувствовала. Подставила ладонь. Шар удобно в ней устроился и приобрел розоватый оттенок. Интересно, а в руке Верены станет какого цвета?
Долго еще будешь играть со светильниками? Ладислав выглянул из-за ширмы.
Как я ее сразу не заметила достаточно высокая, чтобы скрыть Ладислава, который был далеко не карликом, лаковые деревянные рамы удерживали нечто, на вид напоминающее очень тонкую, почти прозрачную бумагу, расписанную охотничьими сценами.
Если бы увидела такую в своем мире, то предположила бы, что она стилизована под японскую, но существует ли здесь Япония, я не знала.
Черный сюртук повис на верхней перекладине, и я вздрогнула.
Хоть и была рада, что Ладиславу хватило ума не заставлять меня раздевать себя, но новые обязанности все равно были непривычны.
Что застыла? Забери его, прикрикнул он изза ширмы.
Я поспешно стащила сюртук и повесила его на руку, а взгляд сам собой задержался на разрисованной бумаге.
Видимо, несколько светильников последовали за Ладиславом, потому что сейчас я наблюдала театр теней и не могла отвести глаз от того, как мелькали руки, расшнуровывая ширинку.
Интересно, они тоже носят панталоны, как и женщины?
Я даже затаила дыхание, дожидаясь когда Ладислав перекинет через ширму брюки. Но сначала на раме повисла сорочка. Блин! Поспешно стащила рубаху, ожидая продолжения средневекового стриптиза, а Ладислав накинул чтото длинное, видимо, халат.
Какая зараза положила туда халат?
У меня было чувство, будто подразнили, а потом изпод самого носа утащили офигенный десерт.
Ну кто так делает? Даже толком не рассмотрела что там под рубашкой, потому что полностью сосредоточилась на брюках, и в результате осталась ни с чем.
Вот и они повисли на раме, но ловить мне уже было нечего все интересное прошло мимо.
Я собрала всю одежду и уже собиралась уходить, чтобы спросить у Греты что мне с ней делать, но Ладислав остановил:
Подожди. Завяжи пояс, попросил он, выходя изза ширмы.
Странный он. Старается унизить, отталкивает, а потом ищет возможность приблизиться что творится у него в мозгах? Такое чувство, будто не я, а он стукнулся головой.
Но в этот раз я не стала пререкаться, а, перекинув одежду повыше, взялась за плотный пояс.
Взгляд сам собой скользнул по обнажившейся под распахнутым воротом груди, вдохнула уже знакомый аромат лилий и еще чегото терпкого, но очень мужественного.
Признаться, я не спешила завязать узел, а Ладислав меня не торопил, рассматривая лицо, то, как пальцы касаются ворсистой ткани, как под кружевом вздымается грудь, и все сильнее стискивал челюсти, будто даже моя близость ему неприятна.
Можешь идти, бросил он и снова отвернулся.
Такие закидоны начали уже порядком раздражать. Может, подойти и прямо спросить, чем я его так злю? Если он видеть меня не может, то зачем постоянно зовет?
Занятая подобными размышлениями, я спустилась на кухню.
Глава 16. Сила воли
Преисподя ее забери! Все не так!
Это совсем не та робкая, пугливая, немного наивная Мелисса, которую я знал.
Та Мелисса боялась бы поднять на меня взгляд, а эта, неизвестная мне Мелисса каждое распоряжение встречает с такой дерзостью и таким непримиримым огнем, горящим в кротких глазах, что невольно начинает захлестывать азарт кто кого.
Пока победа остается за мной. Мелисса хоть и сверкает гневно глазами, но выполняет мои приказы, правда, не упускает случая если не словами, то тоном выказать неуважение. И это так несвойственное ей развязное поведение, то как она кланяется, выставляя на обозрение шею и грудь, как стремительно двигается, отчего выше, чем положено, взлетают юбки все в ней притягивает, вызывает странное любопытство.
Откуда в ней появилось столько дерзости, где набралась таких манер?
Желая смутить и сбить спесь, я распорядился помочь мне переодеться ко сну.
На что рассчитывал?
На румянец смущения, робкое отнекивание, стыд, страх и позорное бегство.
Признаюсь, как последний трус я подсматривал изза ширмы, и Мелиссе снова удалось меня удивить.
Сначала она с непонятным для меня любопытством рассматривала светильники, будто видела их в первый раз, а услышав мой окрик не вздрогнула, не испугалась, не отвела взгляд. Наоборот, стала рассматривать с нескрываемым интересом. Интересом, недопустимым для девицы, воспитанной, как отец воспитывал ее.