Когда я вышел к подъезду, Иван показывал мне бутылку коньяку, добытую по всем законам жанра: с перебежкой, разнообразными увертками от охранника, утратившего всякую связь с реальным временем, кассиршей, с кривой усмешкой выбившей чек «оплачено» за секунду до времени «zero». От тестя Фосгена и след простыл тарахтел где-то в обратную сторону.
Через три месяца я получил на руки вожделенный диплом, который уже истратил изрядную часть срока своей легальности. Мелочность, конечно, но характерная мелочность. Получаешь, к примеру, паспорт, который обязывает тебя получать государство, но деньги за него платишь сам. Может, кое-кто и без паспорта прекрасно бы ужился, но карают за это. Еще в тридцатых годах олонецкого поэта Крюкова за отсутствие ксивы расстреляли, и ныне не приходится рассчитывать, что государственная машина дала обратный ход. Наоборот, ускорилась.
Всю мою возню с дипломацией удалось нейтрализовать одним-единственным вечером, проведенным с институтскими друзьями-товарищами. Чем же обезвреживать всю эту пустую суету, которую каждый год нам подсовывает сановный чиновничий корпус? Отказывать нельзя обезвреживать, себе дороже, все-таки не в лесу живу. Глупый вопрос. Ответ-то очевиден: ничем.
Наличие красивой разрешительной бумажки на самом деле не значит ровным счетом ничего. Важно становится только то, чтобы ее можно было использовать по назначению. Сделался я теоретическим старшим механиком, практически никто на работу из-за этого факта брать не спешит. Много, оказывается, по россиянским и иностранным просторам разгуливает людей, имеющие такую же корочку с вензелями. Я начал искать работу.
Едва я озаботился этим, как, вдруг, однажды ночью, бесцельно прождав целый день звонка с предложением мне руки и сердца (должности и жалованья), вспомнил малую толику из того, что ЧЧ (Черный Человек) мне внушал. Появление его было не следствием белой горячки, либо психического расстройства, а нечто иным. Он меня исследовал. Также люди наблюдают, бывало, за поведением маленькой белой мышки, перед которой поставлена задача выжить в определенных условиях. Исследователям наплевать, что чувствует подопытная, их не интересует ее родство и близкое окружение, они не пытаются выяснить физическое состояние, им просто крайне любопытно само ее поведение. Чтобы, вероятно, создать стереотип. Или исключение из оного.
ЧЧ не понимал, почему и зачем я стал писать книги. Пусть этим занимаются выпускники факультетов журналистики, каких-то смешных литературных институтов, да кто угодно, кому приказала партия «Справедливая Россия», или иная, у кого знакомый редактор, или кому деньги некуда девать. Мне зачем это?
Однажды я прочитал книгу Григория Распутина, почти неграмотного тобольского мужика. И с удивлением для себя обнаружил во всей его косноязычности и безграмотности интересные вещи: размышления о жизни, постулаты о Вере, исследование крепости этой самой Веры. Без криков «бог всемогущ», и даже без «аллах акбар». Он выложил все свои мысли на бумаге. Ну, а сами мысли у него откуда? Если они столь очевидны и просты, то почему другие их не находят?
Вот и я, обозвавший себя перед водителем Москвича Виктором Анатольевичем «писателем». Я ни с кем себя не сравниваю, не пытаюсь никому подражать, не заигрываю с потенциальным читателем, буде таковой найдется, я просто есть, и я умею писать. Отчего это? Через двенадцать книг я, наконец, понял. Но тогда до этого было далеко.
Рано или поздно все становится так, как и должно быть. Мои поиски работы увенчались успехом, но предысторией моего вступления в должность сделалось предупреждение, полученное от простых россиянских парней, на плечах которых стояло все наше демократическое общество. Парни служили трудовому народу должным образом, и служили они в милиции.
Чтобы прослыть «врагом народа» достаточно стать врагом государства, а уж степень враждебности определят специально подученные для этих целей люди.
Мне нужно было со дня на день отправляться в американское посольство, чтобы получать там, или не получать там, двухгодичную рабочую визу. Ментам, выкравшим меня ночной порой с улицы, я об этом не сообщил. Иначе шансов дожить до утра у меня поубавилось бы еще. Едва первый кулак встретился с удачно подставленной под него моей головой и отозвался звоном в ушах, я вспомнил пару человек, которые такое положение вещей восприняли весьма своеобразно. Они порвали все счеты с жизнью в милицейских казематах родного города, каждый в свое время. И моего соседа по дому Сережку Иванова, и былого школьного товарища Славку Афанасьева забили насмерть простые россиянские парни, стоило последним ощутить тяжесть сержантских и лейтенантских погон на плечах.