Когда я бежал, то видел его со спины, обтянутой тонко, курткой. Потом вспомнил, что такого узкоплечего человека мне приходилось встречать.
Итак, фигура, походка, лицо Так что лицо?
Узкое, темные глаза, сросшиеся брови, правда теперь еще и усы
Смотри на фото: лицо узкое? Да. Глаза как глаза, темноватые Брови? Обычные, хотя и густые. Но, конечно, их не назовешь сросшимися. Верно? Усы? И на фото усы
Если все эти черты усилить: лицо удлинить, брови срастить, сделать усы чернее Это будет ближе к фото Бориса.
А у тебя его фото имеется?
Да. На лыжне и в группе со школьными ребятами. Но это дома, в Москве, у родителей
Я сейчас свяжу тебя с Москвой, и ты скажешь родителям, чтобы они передали фотографии по твоему описанию нашему человеку в Москве.
Я могу описать, тем более что мама знает Бориса в лицо, а какие искать фото скажу ей.
Хорошо. К утру фото будет у нас.
Звонок родителей не удивил. Удивила просьба, но мое короткое «так надо» поставило все на место, тем более отца не нужно было уговаривать. Утром, часов в десять, Василий Иванович привез фото, с некоторых уже были сделаны крупные снимки Бориса, только его. Но привезли не все. Всего два. «А остальные?» спросил я у Василия Ивановича.
В пятьдесят третьем году, когда я уже был в училище в Ленинграде, мои родители переехали в Москву. Их довольно частенько навещали мои товарищи по быковской школе. Как я узнал позднее, бывал и Борис один раз и с кем-то якобы из моих одноклассников. И другие, и Борис просматривали фотографии. Можно было сделать предположение, что Борис почему-то изъял свои фото из моей коллекции. Мои родители дали снимки оперативному сотруднику из другой пачки, в которой были собраны дубли фотографий или очень плохого качества.
А пока, в беседе с Василием Ивановичем, я сказал, что нескольких фотографий с Борисом нет. И он, и я гадали почему?
Несколько встреч в «Большом доме» на Литейном штаб-квартире ленинградского КГБ продолжили беседы о случившемся. Из разговоров я понял, что задержанные, но не Борис, сознались в оказании помощи человеку, которого они не считали шпионом, но который хорошо платил.
Борис Гузкин, мой школьный товарищ, от наших чекистов ускользнул. Говоря языком криминалистов, в его идентификации я принял участие. Себе я задавал вопрос: кто же он, Борис? Мысль, что шпион, как-то не утверждалась в моей голове его облик доброго парня не вязался с моим представлением о шпионах. Как показала жизнь, лучше бы он попался в сети контрразведчиков уже тогда, в далеком пятьдесят шестом году.
В Большом доме госбезопасности
Именно в это время мне впервые было сделано предложение перейти на работу в органы госбезопасности.
У тебя есть хватка чекиста, сказал мне «мой» контрразведчик. Ты быстро среагировал на обстановку, пытался задержать шпионов, а главное запомнил столь много примет, что их поиск и арест завершился весьма быстро.
Все сказанное я принимал за чистую монету и лишь с годами работы в органах понял, что небольшое преувеличение заслуг сотрудничающего с тобой человека всегда ему приятно и полезно для дела, точнее создания атмосферы его заинтересованности в контактах с тобой.
Но ведь у меня еще не один год учебы? пытался я не торопиться с решением.
Тебе до окончания учебы осталось года полтора. Станешь офицером и пойдешь к нам. Мы направим тебя в школу военной контрразведки. Будешь работать с техникой: на кораблях или других местах выбор за тобой В общем, поговорим ближе к окончанию училища. Согласен?
Месяцем позднее Василий Иванович свозил меня в Большой дом снова, где чекист в адмиральском звании вручил мне именные часы с надписью: «за бдительность». К великому моему сожалению, они пропали уже в ближайшее лето. Часы с массивным металлическим браслетом (в то время это была новинка) соскользнули с руки во время похода на парусных шлюпках в Азовском море. А жаль! Люблю предметы, связанные с событиями из моей жизни: книги, открытки, подарки, сувениры Кто их не любит? Но этот именной, от контрразведки. Конечно, жаль, особенно теперь, ближе к концу службы, когда главная ее часть была связана с госбезопасностью.
* * *В конце пятого курса нам, как выпускникам, присвоили звание «мичман» и отправили на корабли для прохождения летней, для нас последней, практики.
В пятьдесят седьмом году праздновалось сорокалетие Октябрьской революции, а летом День Военно-Морского Флота. Я оказался на крейсере «Орджоникидзе», который сменил старый линкор «Октябрину» в качестве флагмана Балтики.