Ребя, презики есть?!
Белый почернел лицом, я незаметно для Маслякова покрутил пальцем у виска, а Александр Васильич, как будто это для него в порядке вещей, спокойно ответил:
Женя, извини, я свои дома забыл, а у Васи и Сережи, наверно, должны быть?
Молодец, порадовал. Снял напряг. Насчет текстов он порадовал нас меньше. Приветствие и Музыкальный он в принципе одобрил, а вот Домашнее задание вызвало большие сомнения. Для КВНа оно, конечно, было совсем необычным. Наш «Экипаж» был гораздо ближе к СТЭМу, чем к КВНу. Но что хорошо в лесу, необязательно будет хорошо на сцене. Эту простую истину нам предстояло уяснить на собственном горьком опыте. Масляков сказал, что вещь смешная, но рискованная, но жизнь скучна без риска, вы молодые, смелые, рискуйте, делайте, но учтите, что середины не будет, вас ждет либо полный успех, либо полный провал. Мы решили рискнуть, но сильно порезали «Экипаж» и добавили шуток, сделали его «покавээнистей». В итоге вышло ни то ни се и на игре вышла та самая середина. Но не золотая. Полного провала не случилось, но и до успеха было далеко. Потом мы надолго отказались от сценок, от театральности и все стали делать чисто по кавээнски. А зря. Именно эта театральность и отличала нас от других команд и, спустя несколько лет, помогла создать свой стиль и свое лицо.
Как-то незаметно в КВНе сложилась манера выступления, которая ближе не к телевидению, не к театру и даже не к эстраде, а скорее к клоунаде. Причем не к великим клоунам типа Никулина и Олега Попова, или Енгибарова, или даже Карандаша. Кавээнская манера была присуща скорее дореволюционным балаганным коверным Бим-Бомам. Ну, тем хоть понятно, зачем нужно было орать и махать руками чтобы было видно и слышно с последних рядов цирка. Но у нас-то телевидение! Камеры, микрофоны, динамики. Тебя хорошо видно и слышно аж в Магадане. Че орать-то?! Нет. Как говорится ни слова в простоте. Допустим, твоя фраза состоит из восьми слов. Каждое слово следовало произносить с разной интонацией. Начинать нужно было загадочно, то есть прям загадочно-загадочно и делать при этом очень хитрую рожу. Далее по нарастающей мягко-вкрадчиво, жестко-ехидно, нагло-самодовольно, победно-торжествующе. Ну, и там, в промежутках, добавить кучу недоумения, вагон панибратства и вулкан истерики. Делов-то. Финальное слово в шутке обязательно надо было выкрикивать с максимальным эмоциональным надрывом, как, например, часовой кричит нарушителю: «Стой, стрелять буду!» или учительница: «Вон из класса!» Все это землетрясение эмоций должно было сопровождаться мощным рожекорчингом и неимоверной жестикуляцией, как на деревенском базаре где-нибудь в Калабрии.
Допустим, у вас всего два слова, реакция на слова партнера по сцене: «Да ну?!» Тут мало было просто приподнять брови. Брови должны вылезти на лоб до корней волос, глаза выпучиться, как у Стива Бушеми, а лучше как у Царевны-лягушки, челюсть должна отвиснуть до пупа. При этом надо всплеснуть руками так, чтобы коснуться пола, а потом попытаться дотянуться до потолка. Или наоборот. Это называлось «отыгрыш». Остальная команда тоже не должна была стоять без дела, а тоже «отыгрывать». Первым делом все должны были нарисовать на рожах неимоверное изумление, как если бы они зашли в трамвай, а там на последнем сидении целуются Джо Байден и Мария Захарова. Потом все должны развести руками, как если бы собирались обнять бегемотиху, залезшую на БеЛАЗ, подпрыгнуть, как будто их ужалили скорпион, муха цеце и черная мамба, а потом схватиться за голову и раскачиваться в трансе, причитая «Ое-ей!», «Охо-хонюшки-хо-хо!» и «Матушка, царица небесная!» Это называлось «командный отыгрыш». А теперь прикиньте, сколько времени нужно репетировать такую сценку из двух слов. И ведь репетировали. До посинения. Утешает только то, что не одни мы были такие олухи. Все так делали. Да и сейчас, судя по всему, делают.
Вот это все мы и репетировали до изнеможения под чутким руководством Валеры Хотнога, одного из вторых режиссеров АМИКа. Поскольку сцена почти всегда была занята либо строительством декораций, либо гораздо более статусными одесситами, репетиции проходили в гардеробе. Что не добавляло им магии приобщения к Великому Искусству. Я в этом деле не хотел участвовать, да и не смог бы я так. На мой взгляд, к юмору Валера не имел отношения. Поставить это он мог, то есть техникой владел, но как рассмешить зрителя понятия не имел. Движения он ставил, на сцену мы выходили бодро, танцевали задорно, руками разводили шире некуда. Но вот зачем мы это делали этого Валера ни уяснить, ни объяснить не мог. Так надо и все тут. Я убегал от таких репетиций как можно дальше, благо «Орленок», где проходила игра, был гостиницей международного класса (звезд тогда не было никаких) и мест для посидеть там было достаточно. Толя Кочанов был занят на репетициях, поэтому даже потренироваться в капитанстве мне было не с кем. Но все-таки на репетициях Домашнего задания я был нужен, ибо изначально-то это был мой текст, хоть и сильно обкавээненный. И вот на одной такой репетиции, уже на сцене, вдруг из зала на нас стал орать какой-то бородатенький шибздик. Причем матом! Че он там орал, я даже не понял, но просто обалдел от такой наглости. Заорал бы так Масляков все понятно, слова бы не сказал, а этот-то кто еще?! Тут, видимо, во мне проснулся будущий режиссер, и я прямо с высокой трибуны, то есть сцены, послал шибздика куда подальше гораздо более изощренными матюками. Зря меня, что ли, пять лет в шахте проходчики обучали этому декоративно-прикладному искусству?! А Масляков тоже был в зале. Смотрю он просто загибается от хохота. Ну, думаю, здорово я сказал, Васильичу понравилось. А оказалось, что шибздик это знаменитый и очень модный художник Борис Краснов. И это он всех матом посылал, а его никто не смел. И я был первым во всем шоу-бизнесе, кто ему так же ответил. То-то Масляков угорал. А претензия Краснова была в том, что мы никак не используем его гениальные декорации. «Ну е-мое! Если в этом шоу-бизнесе все такие нервные, подумал я, не послать ли сразу их всех скопом и вообще не соваться туда?!» Но соваться очень хотелось, я потом и сунулся, и оказалось, что там и правда все такие нервные, а есть и похуже. Как-то, спустя много лет, на какой-то тусовке мы разговорились за кружкой бренди с Филиппом Киркоровым и он рассказал про себя похожую историю. Краснов выкатил ему за декорации какую-то несусветную цифру, за что немедленно был послан на тридцать три буквы. Киркоров просто повесил за задник сцены черную тряпку и отлично провел четыре концерта. Еще и лучше вышло он прекрасно выделялся на черном фоне в своих блестящих костюмах. То есть нас оказалось двое, кто послал Краснова открытым текстом.