Хотел бы я посмотреть, полазить с ними по помойкам.
– Ветийе, если хочешь знать все о медведях… Адамберг наклонился к его уху. – Ничего не говори, ни в чем не признавайся, – прошептал он. – Главное, не говори правду. Тверди, что потерял память. Пообещай мне.
– Эй! – крикнул бригадир. – Простите, комиссар, но с заключенными шептаться запрещено.
– Извините, бригадир. Я ему рассказывал неприличную историю о медведях. У него не так много развлечений.
– Хоть вы и комиссар, но правила есть правила.
Адамберг глазами спросил Ветийе: «Ты понял?»
Тот кивнул. «Обещаешь?» – беззвучно произнес Адамберг. Кивок, прямой взгляд. Этот парень дал ему фляжку, значит, он – друг.
Адамберг поднялся и, выходя из камеры, тронул его рукой за плечо: «Ухожу, рассчитываю на тебя».
По дороге в кабинет бригадир спросил Адамберга, может ли он услышать историю про медведя. Адамберга спасло появление Трабельмана.
– Ваши впечатления? – спросил Трабельман.
– Болтливый.
– Да что вы? Надо же, а со мной говорить не пожелал. Он какой‑то вялый.
– Даже слишком. Не обижайтесь, майор, такого алкоголика, как Ветийе, опасно резко лишать спиртного. Он может сдохнуть.
– Знаю, комиссар. Ему дают выпить три раза в день, когда приносят еду.
– Так утройте дозу. Поверьте, это необходимо.
– Хорошо. – Трабельман не обиделся. – Что нового вы узнали? – спросил он, садясь за свой стол.
– Он умный и добрый человек.
– Согласен. Но он алкоголик, и этим все сказано. Мужики, которые с пьяных глаз бьют жен, в трезвом виде могут быть чистыми ягнятами.
– Но у Ветийе нет уголовного прошлого. Он даже ни разу не подрался, так? Это подтвердили коллеги из Страсбурга?
– Да. Проблем у них с ним не было. Пока он не слетел с катушек. Вы что, поверили ему?
– Я его выслушал.
Адамберг передал Трабельману свой разговор с Ветийе, опустив лишь деталь с фляжкой.
– Вполне вероятно, – заключил он, – что Ветийе везли на машине, на заднем сиденье. Ему было тепло, удобно, но его тошнило.
– И вы «домыслили» машину, поездку, водителя по «ощущению тепла»?
– Да.
– Это смешно, Адамберг. Вы похожи на парня, достающего кролика из пустого цилиндра.
– Но ведь получается!
– Может, вы думаете о другом бродяге?
– О бродяге, который пил из собственной бутылки и стаканчика. О бродяге из «бывших». О старике.
– Все равно он бродяга.
– Возможно, но не убежден.
– Скажите, комиссар, за всю вашу карьеру кому‑нибудь удавалось заставить вас изменить мнение?
Адамберг секунду добросовестно размышлял.
– Нет, – наконец сказал он с сожалением в голосе.
– Этого‑то я и боялся. Позволю себе заметить, у вас «эго» размером с этот стол.
Адамберг прищурился.
– Я не хотел вас обидеть, комиссар. Насколько мне известно, у вас есть куча теорий, в которые никто не верит, и вы притягиваете факты за уши, чтобы доказать свою правоту. Признаю – в вашем анализе много интересного. Но вы не принимаете во внимание иное мнение, вы никого не слышите. А у меня есть пьяница, которого задержали в трех шагах от жертвы, орудие убийства и отпечатки.
– Я понимаю вашу позицию.
– Но вам на нее плевать, вы стоите на своем. Другие могут катиться ко всем чертям вместе со своей работой, мыслями и впечатлениями. Скажите мне вот что: на улицах полно убийц, у нас куча нераскрытых дел, это мое дело – не ваше, так почему вы в него вцепились?
– Просмотрев папку номер шесть за семьдесят третий год, вы узнаете, что обвиненный юноша был моим братом.