Через месяц неустанных трудов портреты были готовы. Тут, как раз, и праздник всенародный подоспел, День чего-то, который вместо 7-го ноября. Вышел он на улицу, и удачно вышел, прямо возле его дома люди с красными бантами толпятся, на парад, видно, собрались. Художник и предложил им традиции возродить, с портретами пройти. Народ обрадовался, поддержал, давай, говорит, неси. Ну, и принёс
Били его, слова разные приговаривали. Из цензурных: «Ты что, гад, издеваешься, над идеалами нашими куражишься?! Думаешь, мы карикатуры твои понесём? Да тебя самого вперед ногами скорей понесут».
И понесли. Не выдержало побоев немолодое тело. А как же портреты? Которые не порвали, не потоптали, молодые бойкие ребята собрали и отнесли куда-то. Правда, пока не на демонстрацию. Но, лиха беда начала, глядишь, и сбудется мечта художника, поплывут над головами демонстрантов парадные портреты не членов, но деятелей.
Осторожно аффирмация!
Один матерщинник не верил в чудеса. Назовем его хоть Петр, хоть Василий. Больше всего он не верил в исполнение желаний. И вот как-то выпивал хоть Петр хоть Василий с одним интеллигентом. Парень оказался хороший, ничего, что с двумя дипломами, компанейский и на выпивку крепкий. Только на аффирмациях повернутый малость. У каждого свой бзик. Кто за столом о бабах, кто о работе, некоторые о евреях, а этот об аффирмации, даже интересно.
Ты пойми, Петр, главное, верить. И помни, Василий, самое важное четко сформулировать своё желание. Иначе исполнится точь-в-точь, а ты чего-то не додумал.
Брось, братан, отмахивался Петр, откупоривая новую бутылку, желания мои сроду не исполняются. Хотел в институт поступить, окончил ПТУ, хотел на Наташке жениться, а взял эту манду.
Не верил ты, не унимался ботан. Ты поверь сильно сильно, и чудо обязательно случится.
Да я ни в бога, ни в черта не верю, уж тем более, в чудеса. Ну, давай, за чудеса!
За исполнение желаний, подхватил очкарик.
И за них, согласился хоть Петр хоть Василий. Вздрогнули!
И они вздрогнули, и ещё много раз вздрогнули, а как разошлись оба не помнили.
Утром первой мыслью в тяжелой похмельной голове Василия было: «Эх, рассолу бы!» И рассолу ему прямо в пересохший рот налила его родная манда жена. Петр изумленно спросил: «Ты, блядь, может, ещё и опохмелиться поднесешь?»
Конечно, родной, непривычно ласково проворковала подруга жизни.
Хоть Петр хоть Василий продрал глаза и резко сел. Женщина и впрямь протягивала ему запотевшую рюмку с целительным зельем. Это было уже слишком. «Может, «белочка»?» закралась нехорошая мысль в больную голову. Но водка была настоящая, и Петр выпил, потом еще пару стопок подряд замахнул, отчего заметно полегчало.
Да, бля! удовлетворено промычал Василий, закуривая предупредительно поднесенную женой сигарету.
Я, конечно, боялась, но раз ты всё знаешь и так настаиваешь, робко начала женщина.
На чём? пьяновато расслабленно поинтересовался Петр Василий.
Ну, на бля. Первый раз страшновато было, а потом привыкла, даже понравилось.
Да, к чему привыкла, что, бля, понравилось!
Ну, это самое «бля».
Ты что?! Ты с чужими мужиками?..
Манда смиренно кивнула.