Тогда садись на седло, сказал Давид.
Я же не достану до педалей, удивилась Айна.
И не надо. Я тебя повезу, он помог Айне забраться на сиденье, взялся руками за руль.
А мне как держаться? чтобы дотянуться до руля, она перегнулась через его правую руку, почти легла на нее.
Как говорил папа, лучше плохо ехать, чем хорошо идти, он повел велосипед по улице, и Айна схватилась за рукав его плаща. Их головы оказалась на одном уровне.
Давид, она смотрела смущаясь, расскажи мне о своем отце. Если можно.
О папе Можно. Только тебе, правда, интересно? он посмотрел на Айну и увидел ответ. Папа родился в Кишиневе.
Ки-ши-и-нёв, повторила. Я это слово знаю.
Откуда? удивился Давид.
Не помню, слышала когда-то давно, еще в детстве. Может быть от деда.
Это в России, тогда этот край назывался Бессарабия. Он помолчал, потом продолжил, папин отец, мой дед, был музыкантом, клезмером. Это еврейские музыканты, играющие на свадьбах, похоронах, при всяких событиях. Он играл в маленьком оркестре, который ездил по округе. А папин дед со стороны мамы, мой прадед, воевал в турецкой войне и был представлен к награде. Но медали ему не дали почему-то, и командир сам его наградил вручил столовое серебро, очевидно, собственное. Бумагу написал специальную с сургучной печатью, что за храбрость награждается набором серебряных ложек. Эта бумага у прадеда в магазине висела, он тканями торговал. Его в городе уважали, и у него всегда было много покупателей. Они хорошо жили. А в третьем году, в 1903, в Кишиневе прошел большой погром. Папе было 9 лет как мне в 38-м
Давид замолчал и остановился, у него было чувство, что все в жизни повторяется. Они шли по той же улице, где и неделю назад, и также трудно было ему рассказывать. Айна как будто прочитала его мысли. Она соскочила с велосипеда и подошла поближе к Давиду.
Мы как раз здесь шли. Ты мне рассказывал про погромы Неделю назад. Не надо.
Что не надо?
Если тебе трудно рассказывать. Я не хотела
Знаешь, мне потом стало легче. После того, как я рассказал. Я никогда ни с кем не говорил о себе и о своих. Я сам не все знаю, папа мне не все рассказывал, знаю только, что папин младший брат умер во время погрома, и мама заболела и умерла тоже. Папа с отцом и сестрой уехал потом в Яссы, это в Румынии, рядом с Кишиневом. На самом деле, это была когда-то одна страна, один язык. В Яссах жило много евреев, даже театр был еврейский. Папа закончил там гимназию и уехал в Вену учиться музыке. Это его спасло.
Спасло?
Да, во время Первой мировой войны в Яссах была страшная эпидемия тифа, папина сестра и отец умерли
Давид посмотрел на Айну.
Я тебя расстраиваю моими историями.
Она не ответила, только ткнулась головой в его плечо. Давиду стало жарко.
Пойдем, что-то покажу! воскликнул он с неожиданным энтузиазмом.
Темно же, удивилась Айна.
Тут свет не нужен, он вдруг заторопился, закинул ногу на велосипед, садись!
Айна забралась на багажник, вцепилась руками в Давида. Улица выгибалась дугой и тянулась до площади. Он завернул за угол, квартал завершался неожиданно светлым высоким домом, похожим на дворец, но не ради дворца повез он Айну этой дорогой. Слева загудел пригородный поезд и простучал дальше. Давид обогнул дом, доехал до следующей улицы и остановился.
Теперь пойдем пешком, сказал он. Здесь двоих не вытянуть.
Они опять свернули направо, и он заметил, что Айна удивилась, когда дорога вдруг круто пошла вверх. Через пару минут они стояли на виадуке и смотрели вниз на улицу, по которой только что проехали.
Как странно, сказала Айна. Мы ведь только объехали квартал.
Да, Давид был доволен эффектом. За это я и полюбил Стокгольм. Он непредсказуемый. Объехал один квартал и оказался над улицей, по которой ехал. Вошел в дом на первом этаже, а когда вышел, оказался на четвертом, потому что внизу еще улица и дом начинается оттуда.
Это как башни на Кунгсгатан?
Да. И как Дворец спорта на Кунгсхольмене, знаешь там два высотных дома у моста?
Видела только издали. Я никогда не была на Кунгсхольмене.
Да ты что! За три года в Стокгольме!
Я первое время вообще боялась выходить. Я не привыкла к большому городу, можно заблудиться. Мне нравится Стокгольм, но одной гулять
Страшно?
Нет, теперь уже не страшно, но неуютно как-то.