«Осенняя ночь необычно светла»
Осенняя ночь необычно светла,
но странно другое (то явь, или снится?):
минуту назад ты котёнком была,
теперь мне царапаешь спину,
как львица.
От боли до дрожи
Вдруг всё стало неважно,
и развеялись страхи.
Сумасшедшая жажда
во вселенском размахе.
Этот взгляд недотроги
Эти мысли в блокаде
На запястьях ожоги,
руки скрещены сзади
Исцарапано тело,
в кровь искусаны губы
Как ты молча хотела,
я беру тебя грубо.
Шоколадные свечи
из ночного киоска
На послушные плечи
капли острые воска.
Так, от боли до дрожи,
от шлепка до удара
Мы с тобою похожи
две причины пожара.
Стопку первую, третью
чтоб дойти до предела.
Спину пробую плетью,
как ты молча хотела.
Лишь бы всё было явью,
глубоко, а не мелко
На футболке «I Love You»,
справа чёрные стрелки.
Не единой тревоги
В молчаливой прохладе
снова взгляд недотроги,
снова чувства в блокаде.
Она была хороша
Он говорит о волнующем
Тьма и Свет,
химия страсти
и сила небесных сфер
Она молчаливо
хлебает всю ночь пуэр
и думает: жалко,
что крепче напитка нет.
А он ей
14 метров в длину Ти-Рекс,
и мамонта бивень
весил под 150!
Она вспоминает байк-шоу
и быстрый секс,
и скромно рисует в блокноте
волков и лисят.
А он надышаться
и слова нащупать не мог.
Ей проще:
вино, сигарета,
«халява, приди!»
Сжимает подушку цветастую
между ног
и пальчиком водит от шеи
и до груди.
А он монолог
о гармонии, «тело и дух»,
о равновесии с миром
и общим котлом
Она, занимаясь оценкой
журнальных шлюх,
раздумала шрам на запястье
скрывать крылом,
и отправляет в портфолио
свой эскиз.
А он спотыкался о лирику,
но не умнел.
Их связка с удвоенной скоростью
падала вниз,
и каждый отдельно
стремительно вверх
летел
Здесь нет ни концовки,
ни выхода на мораль,
но есть понимание жизни,
простое вполне:
не важно, куда и какая
вас манит даль,
а важно и дорого
быть на одной волне.
«Огонь и лёд, раба и госпожа»
Огонь и лёд, раба и госпожа,
волна и штиль, бессонница и муза,
воздушный пух и лезвие ножа,
нить для иглы и Пятница для Крузо
Лиса и мышь, моторчик и бурлак,
шуруп и молоток, мишень и пуля,
Вальхалла, Навь, Элизиум, ГУЛАГ,
весенняя капель и снег июля
Ты, крохотная, с видом воробья,
сидишь-молчишь, скрипит кушетка-ветка
Устала, плачешь, хочешь, чтобы я
хоть раз в тебе увидел
человека.
«Я нищий в разговоре о деньгах»
Я нищий в разговоре о деньгах,
но каждый день в романтике пиратства
на видимых и дальних берегах
я нахожу в эмоциях богатства.
Ты от меня не спрячешься в лесах,
отбрось подальше глупую затею!
Я золото нашёл в твоих слезах,
и, как поэт, вот-вот разбогатею
Я живой
За стихи не упрекай.
В силе прошлые победы.
Откажись от роли Герды.
Я не Кай.
Да, мне холодно, порой.
В «вечность» собраны ледышки.
Но горят глаза мальчишки,
увлечённого игрой.
Я пытаюсь объяснить:
не болей, когда болею.
Я о прошлом не жалею,
потому не рвётся нить.
Что случилось с головой
после длительной бомбёжки?
На извилистой дорожке
я живой.
Ты всему не верь, о чём
я пишу, волнуюсь, плачусь
Пусть за каждой строчкой прячусь,
не являясь хохмачом.
Да, навеяли печаль
Безысходность, ностальгия.
Ни к чему слова другие.
Это прошлого печать.
Мы вдвоём шагаем ввысь.
Улыбнись моим скелетам.
Так непросто жить с поэтом.
Но смирись.