Лето и осень пролетели незаметно. Охота и рыбалка чередовались, принося неплохие результаты. В протоке водились крупные караси, весом до килограмма. В сеть они почему-то не шли, а на выползков ловились очень споро, особенно в июле и августе. Еще в заводях протоки на спиннинг и на живца охотно брали довольно крупные щуки желтые, толстые и короткие из-за малоподвижного образа жизни: корма в виде верхоплавки, плотвы и лягушек у них было предостаточно. Если же Александру хотелось побаловать себя судачком, он ходил на озеро. Неглубокое, с песчаным и каменистым дном, оно идеально подходило для обитания окуней и судаков, которые вырастали там до вполне приличных размеров.
Чтобы не обходить протоку в верхней ее части, где она была значительно уже, и не прыгать с кочки на кочку, подвергаясь опасности сорваться в воду, Александр смастерил нехитрый плот. Теперь с помощью слеги он мог недалеко от дома переправляться через протоку на плоту в месте, где та сужалась до трех метров. С помощью плота летом он выплывал на соседние заводи, и планировал после того, как мороз скует воду всерьез, перебросить через плот две доски, наладив своеобразный мост через тонкий лед. За протокой, как раз напротив дома, на поросших елями пригорках с августа по октябрь как сумасшедшие свистели рябчики, устраивая свои концерты прямо на виду у Александра.
Хоть и скуден фауной наш северо-западный край, но в этих местах и зверя, и птицы было достаточно. Почему-то приезжие охотники и рыбаки не жаловали окружные угодья, предпочитая объезжать лесной массив с севера, со стороны города. Глубоко в лес они никогда не заходили. Из местных же только два пожилых мужика встречались иногда Александру. Один держал гончую и всегда направлялся в сторону сухих болот. Другой уходил к правому, нижнему озеру, туда, где протока широко разливалась, образуя живописные островки с высокой травой и березовой порослью. Утиная охота была там действительно уникальная, так как не только пролетную утку манили плавни и широкие зеркальца воды, но и местная видела здесь прекрасные места для выведения потомства. К осени выводки кряковой, серой утки, чирков и лысух можно было считать десятками.
Этот второй охотник и упомянул как-то в мимолетном разговоре с Александром, что, мол, местные жители и в былые годы не слишком любили ходить по этим местам. То ли леший кого сутками по ним водил, то ли иное поверье жило среди людей, но уж закрепилась за здешними лесом и болотами дурная слава. Даже прозвище им дали по имени деревни, которая испокон веков стояла невдалеке. Деревня та Моркино еще во время войны сгорела дотла, а прозвище за всем краем осталось: моркинские леса и моркинские болота. Прямо, морок какой-то.
Попугал мужик Александра то ли в шутку, то ли всерьез и ушел своей дорогой.
Уже к октябрю морозильная камера Александра была полна дичи. Там лежали штук тридцать уток, два десятка рябчиков, кулички и разделанная туша бобра. Такой солидный запас позволял ему спокойно ждать зиму: на тридцать недель до апреля мяса дичи у него было припасено вдоволь. Рыба тоже была. Впрочем, ее он собирался ловить и зимой прямо у дома на поставушки.
Единственно, чего ему недоставало, да и не то, чтобы недоставало, а составляло предмет его охотничьих вожделений, так это тетерева. Их отсутствие среди запасов как будто принижали его как охотника в собственных глазах. Правда, осенью у него не оставалось времени на дальние походы к сухим болотам и тем более на серьезную подготовку к охоте на тетеревов: для нее надо было мастерить чучела, подолгу наблюдать за птицами, определяя места их кормления и отдыха. Тетеревов он видел только издали и решил заняться ими зимой: брать их поутру на лунках, когда те еще отдыхают в рыхлом снегу. Подобная охота обещала быть интересной и добычливой.
Осень уже перевалила на свою вторую половину, после ночных морозов образовывался лед на лужицах, а октябрьские дни стали завершаться все более ранними сумерками, когда у Александра состоялась интересная встреча.
Вечерело. Он занимался домашними делами, затапливал печь, ставил воду на плиту, когда услышал настойчивый стук. Кто-то стучал деревянной палкой по воротам. Удивленный неожиданным визитом, Александр вышел на крыльцо, даже не накинув на плечи теплой куртки.
У калитки молча стоял какой-то мужчина. Одет он был невзрачно и по погоде, за плечами висело старое курковое ружье. Странен казался его облик. Незнакомец был ростом под два метра, сухопарый и с ужасно некрасивым, просто уродливым лицом, по которому совершенно невозможно было определить его возраст. Мужчине можно было дать и пятьдесят лет, и семьдесят. Лицо его было какое-то вытянутое и как будто ужатое с боков. Цвет лица в сумерках казался неестественно белым со странным матовым оттенком. Даже следа от щетины на лице не наблюдалось. Сверху вниз по скулам и щекам до подбородка пролегали две глубокие морщины. На лице неестественно выделялись большие и глубокие глазницы, в которых прятались то ли черные, то ли темно-карие глаза.