Она оказалась в жутко захламленной комнате, где нельзя было сделать ни шагу, чтобы не наступить на что-нибудь. Кругом валялись какие-то шарики, пустые бутылки, обрывки тряпья, а еще кукольные ручки и ножки, разбитые головки с выдранными волосами, заготовки, которые еще не обрели форму: некоторые разбросаны в беспорядке по полу, другие свалены кучами по углам, прикрытые грубой холстиной. Пол был залит краской, чем-то заляпан. Пахло крепким алкоголем, химикатами, мочой и потом, еще чем-то отвратительно кислым. Над грязными тарелками с присохшими к ним остатками еды вились мухи.
Это место походило на наркопритон или квартиру опустившихся алкашей Несси часто видела такое по телевизору. И тем не менее, сомнений не было: она оказалась в бывшей кукольной мастерской, хоть и загаженной донельзя.
Только одна вещь посреди этого хаоса оставалась девственно чистой, а потому сразу бросалась в глаза. Это была огромная, в человеческий рост кукла невероятной красоты. Молодая женщина с белоснежной кожей, мягкими светлыми локонами и огромными синими глазами, нежным лицом и чувственными губами. Она казалась ангелом с рождественской открытки. И кукла эта была невероятно живой, почти настоящей! Лучи закатного солнца касались ее лица, играя румянцем на щеках, оживляя синее стекло радужки, оттеняя губы печальной улыбкой. Облаченная в черную кружевную мантилью, скрывавшую часть прически, и темно-синее платье, женщина грустно смотрела на гения, который ее создал, и Несси чудилось, что она вот-вот, уже сейчас сделает шаг и сойдет с постамента. Только этот участок пола не был грязным, его явно мыли, а доски выскабливали до исступления, и он белел единственным островком порядка в океане безумия. Время словно застыло здесь, и чистый пол готовился, как к Таинству Евхаристии, к первому шагу маленькой изящной ножки
Но она была всего лишь куклой. Красивой, безупречной, невероятной и все-таки куклой. А тот, кто создал ее, сидел в грязи, поодаль от постамента, и больше напоминал бомжа. Несси узнала черты, но не сразу поверила, что этот заросший, грязный, опустившийся мужик и есть тот самый Федерико, которого она видела несколько часов назад.
Пожалуй, это даже действительно не мог быть он, ведь события происходили в 1722 году! Об этом говорила хотя бы старомодная одежда. По крайней мере, гость мастера был одет прилично: в голубой камзол и такие же кюлоты, на ногах у него были длинные чулки и остроносые туфли, а темную шевелюру венчала треугольная шляпа. Кукольник кутался в какие-то грязные лохмотья, но в целом, выглядел так же, как и сейчас. Если, конечно, сделать скидку на сальные патлы, налитые кровью глаза хронического алкоголика, трясущиеся руки, и прочие прелести. Но как бы то ни было, гость называл его Федерико.
Мужчины не заметили, как она вошла. Наверное, они не могли ее видеть. Но у Несси все равно не было желания подходить ближе. Ей и тут хорошо пахло.
И долго это еще будет продолжаться? орал на хозяина дома молодой темноволосый сеньор чистокровный испанец, в отличие от первого, который внешностью больше напоминал арийца, если бы не черные глаза. Ты посмотри, во что ты превратился! Да у тебя долгов больше, чем стоит эта жалкая лачуга! Ты и так все промотал! И какой дьявол прости меня, Пресвятая Дева он осенил себя крестным знамением. Что за нечистый понес тебя играть в кости с сеньором Дельгадо? Будто ты не знал, какая за ним слава?
А вот и нечего было! огрызнулся Федерико. Нечего было бахвалиться своим искусством! Сын карибской портовой шлюхи, выиграл утлое суденышко в Панаме, и теперь ходит по нашей земле, как король! Искусство! Ха! он зло сплюнул на пол. Моими куклами играла принцесса Анна Ганноверская, дочь английского короля! Может, и сейчас еще играет Здесь все это знают! Вот это я ему и сказал! И даже доказал бы! Но этот старый черт мухлевал, он мухлевал, все видели!
Эрнесто закатил глаза.
Кто бы мог подумать, произнес он с сарказмом. Дельгадо и мухлевал! Даже не знаю, почему это с ним никто играть не садится
Смеешься, да? Федерико поднял на него злой взгляд. Смейся. Мне плевать.
Он опустил голову и начал раскачиваться взад-вперед, и когда заговорил, голос его звучал как-то глухо и отстраненно, будто доносился откуда-то из прошлого:
Эльза так гордилась, когда я делал эти куклы Она была беременна, и мы решили, если будет дочь назовем Анитой, в честь принцессы. Мы были так счастливы, Эрнесто! Так счастливы!