Вот мальчишка! вырвалось у Муниры вслух.
Слово это она употребляла часто, вкладывая в него несколько иной смысл, чем оно имело на самом деле.
В устах Муниры оно означало одновременно осуждение зазнайства и нечуткости, легкомыслия и нетоварищеского отношения.
Мунира так ушла в свои мысли, что коротенький звонок, раздавшийся в прихожей, заставил её вздрогнуть. «Кто это? Неужели мама так рано?» Мунира открыла дверь и радостно воскликнула:
Таня, ты! Заходи быстрее!
Девушки поцеловались. Мунира погладила ладонями зарумянившиеся, в ямочках, щёки подруги.
Замёрзла?
Ничуть. Ты одна?
Одна. Мама на бюро.
Таня переплела концы своих тёмных, с блеском, тяжёлых кос, которые она носила не на спине, как Мунира, а перекидывала на грудь. Мунира видела в этом что-то неуловимо Танино. Ей всё нравилось в подруге: выпуклый лоб с колечками завитушек на висках, спокойный, внимательный взгляд, твёрдые губы, голос и смех искреннего человека.
В столовой, скинув туфли, девушки устроились на диване, каждая в своём любимом углу.
С первого взгляда Таня уловила озабоченность подруги.
Что бы ты сказала о комсомольце, который отвернулся от всего коллектива? постукивая карандашом по своим длинным пальцам и не называя пока Урманова, торопилась излить своё волнение Мунира.
Таня не спешила с ответом. Пусть Мунира выскажется яснее.
Из-за этого хвастуна Урманова может сорваться наш праздничный спектакль. Понимаешь, он потерял всякое чувство ответственности, носится, как с писаной торбой, со своей «блестящей», видите ли, шахматной партией. Подумаешь, мир хочет удивить этой победой!
Таня всё ещё молчала. После паузы Мунира сказала более спокойно:
Справедливо будет с нашей стороны вынести ему выговор за такой поступок? Как по-твоему, Таня? Карие глаза Муниры говорили: «Да отвечай же поскорей!»
С выговором я бы, пожалуй, не торопилась. Таня характерным для неё движением сжала на секунду губы, потом убеждённо сказала: На комитете обсудить следовало бы. А вообще-то Галим неплохой парень. Дайте ему почувствовать по-товарищески, по-комсомольски, что он поступил недостойно. Он поймёт свою ошибку.
Пожалуй это правильно, с готовностью согласилась Мунира. Толковая ты у меня, Танюша. Ей было приятно, что мнение Тани, которую она привыкла считать умнее себя, совпало с тем, что сама она, несмотря ни на что, думала о Галиме.
Мунира благодарно обняла Таню за плечи.
Они подружились с Таней давно, как только Владимировы приехали в Казань. Их отцы, Константин Сергеевич Владимиров и Мансур Ильдарский, были старыми боевыми товарищами. Первое время они жили вместе. Девочки ходили обнявшись Таня черноволосая, черноглазая, у Муниры волосы посветлее, глаза карие, в одинаковых коротеньких платьицах, с красными галстуками на шее, и громко распевали: «Край родной, навек любимый, где найдёшь ещё такой!»
Мунира и сама не знала, с чего началась их дружба, может быть, она началась с того часа, когда Таня в саду, под яблонями, показывала свой семейный альбом. «Вот это мой дедушка, говорила Таня, гладя пальчиком пожелтевшую от времени фотографию, он был революционером, боролся против царя. Папа рассказывал за ним шпики охотились жандармы приходили с обыском»
И Мунире так захотелось тогда, чтобы и её дедушка тоже был революционером. Но мать говорила, что он был просто крестьянин, пахал землю и всё.
Показала Таня и старую карточку своего отца. Константин Сергеевич на ней был совсем не похож на теперешнего Таниного солидного папу такой молодой, высокий и тонкий, в военном френче.
Комиссар гражданской войны, сказала гордо Таня. А теперь он партийный работник.
И Мунире опять-таки захотелось, чтобы и её отец тоже был комиссаром, хотя обычно она всегда гордилась своим отцом командиром Красной Армии.
Как-то вечером в большой квартире Владимировых Мунира и Таня остались вдвоём. Началась гроза. Беспрерывно сверкали молнии. Было страшновато, но девочки держались храбро, даже что-то декламировали в два голоса. Но вот гром ударил прямо над ними. Они остались в темноте, и почти в ту же секунду высоким пламенем вспыхнула крыша соседнего дома.
Бледная, с широко открытыми от страха глазами, Мунира забилась в уголок. Таня же решительно подошла к телефону и, набрав номер, совсем-совсем спокойным голосом так показалось Мунире сказала: