Я оглядываюсь на лежащий на столе труп и возвращаю взгляд на войру. Да, сейчас они все такие же, как это тело слепой манипулятор, которым пользуется дом. Способный на многое, способный убить или покалечить, способный наказать меня.
Я знаю это очень чётко и очень точно. Потому что войра не просто листает она переписывает книги, вытравливая из них чернила и складывая новые слова из собственного тела. Включается и выключается вода в ванной, сильно шпаря из заикающегося и сотрясающегося смесителя. Мне становится в ритм этих звуков то жарко, то холодно.
Готовые после работы войры книги лежат у входа, я беру одну из них. Это старая сказка, и теперь она про меня. Здесь есть простой, но понятный текст, даже иллюстрации. Вот она я герой, что борется с чудищем, а чудище это дом. А в конце я побеждаю. Я стою на его крыше гордая своей победой, новая, преображённая, познавшая себя до конца. Я уверена в том, что это же послание в том же или похожем виде содержится в каждой переписанной книге. И я отчётливо понимаю его смысл.
Дом говорит мне этим одну простую, но жуткую вещь он знает, что я считаю себя сильнее него. Он, уже убедительно доказав, что всё это время следил за мной, теперь пытается сообщить, что и все изменения, произошедшие внутри моей личности, были ему подконтрольны, что власть, полученная им однажды над маленькой девочкой, никуда не делась, и не исчезла, и никогда и никуда не исчезнет. Он признаёт, что мы сражаемся сейчас, и говорит, что в случае любого исхода сражения он победит. Он прав.
Я снова пропускаю удар, закрыв глаза ненадолго, зажмурившись и воскресив в памяти минуты, когда я слушала сердцебиение в груди моего парня. Его грудная клетка представлялась мне железными стенами дома, за ними пульсирует жизнь, недоступная мне. Её можно слушать, но к ней нельзя прикоснуться, не уничтожив своими действиями, так же как нельзя коснуться сердца, не убив человека, в котором оно трепещет.
Оставив книгу, я иду сквозь библиотеку к последней закрытой двери. Там Комната с Инструментами. Дом с самого начала учил меня чинить и поддерживать его. Именно поэтому я смогла получить профессию, как только мне дали шанс. Именно потому, что я смогла её получить, я вернулась назад. Ведь если бы я осталась в публичном доме, уже по собственному желанию, я воспринимала бы домогательства как часть работы, они укладывались бы в мою схему безопасного взаимодействия они бы происходили по плану, потому что они должны происходить. Но я ушла оттуда, так же как я ушла из дома вообще в один момент просто разорвала порочный круг страха и воспользовалась шансом, находящимся прямо напротив меня, я вышла в другую дверь и думала, что оказалась на свободе. Но я ошибалась. И сейчас круг замкнулся.
Я иду вдоль книг, покрытых чёрной шевелящейся жидкостью, как сквозь грандиозное побоище, где одна за другой уничтожаются все мои детские фантазии, и они становятся подчинены одной общей ужасающей идее приравнивания моего триумфа к поражению и наоборот. В искажённой реальности этого дома всё одно.
Я знаю, что это не так. После того, как умер мой парень, я стала жить тихо. Я никого не трогала, ни с кем не разговаривала, не ходила в компании. Иногда читала, что советовал библиотечный мастер. На работе не просила повышений и никогда не снималась со смен. Однажды мне предложили переехать в другой город, только что заложенный. Я согласилась.
В вечер перед отъездом я вернулась на рабочую базу сдать инструменты и забрать личные вещи, сделав это в неурочный час, поскольку не хотела возвращаться домой до самого поезда. На базе находился в одиночестве лишь один из моих вышестоящих коллег, пьяный. Он решил, что имеет право на моё тело. Я знала, что это не так. Я всегда была сильнее этого дома. Всегда сильнее моих истязателей и насильников. Сильнее каждого и всех.
Я убила его. Впопыхах собрала всё, что смогла найти, покидав в саквояж, села на поезд по записи и спрыгнула с состава в пустошах. Я вернулась домой, полностью проиграв битву за свою судьбу, но выиграв войну за право сохранить личность. Никто не имел и не имеет права на меня. Никто не может сказать, что именно является моим триумфом, а что поражением, поскольку ни то ни другое не принадлежит никому, кроме меня лично.
Я открываю последнюю дверь. Буря воет, буря ластится смертью по стенам, стучится буря поступью рока в ставни. Свистит. Колотит паровым молотом в хлипкую дверь.