Но, нет, хватит себя обманывать: я знал и понимал трезво действительно, уже срочно требуется постороннее хирургическое вмешательство в мои внутримышечные воспалительные дела. Видно, во мне и вправду начался гнилостный распад. Бр-р-р! Я криво усмехнулся:
Тётя, это значит мне руку оттяпают?
Не знаю, сурово отказалась от обезболивающих слов бывшая фронтовая медсестра, могут и, как ты выражаешься, оттяпать. А могут и просто прочистить хорошенько рану.
И сколько же, в лучшем случае, я проваляюсь в больнице?
В лучшем месяц, а то и два, а, не дай Бог, осложнения пойдут, то и больше.
Я сидел как оглушённый. Вообще не люблю жёстких ситуаций в жизни, а тут прямо в острый угол Судьба меня загнала. Мало того, что рискую руку потерять (чему я, впрочем, ещё не верил и верить не хотел), так вдобавок диплом сорву, год потеряю. Да и представить себя в больничной палате в чужом городе, среди чужих, среди старичья
Я в Москву! вскочил я с кресла.
Дядька с тёткой враз и дружно замахали руками. Вадим Николаевич любил меня, да и подумать было ему больно, что лишится он внезапно и так вдруг ежедневной и законной чарки за обедом и ужином.
Да типун тебе, Вадя! Сейчас руку горилочкой промоем, компрессик сделаем и никаких докторов-шарлатанов не понадобится.
Вадим, ты с ума сошёл! со своей стороны подступила ко мне Надежда Михайловна. Тут буквально несколько часов могут оказаться роковыми. Ты что же, жить уже совсем не хочешь?
Но меня было уже не остановить. У меня так всегда: секундное взрывное решение тут же становится бронированным. Даже если я четверть часа спустя начинаю в нём сомневаться и раскаиваться. Только в Москву! Как бы дела ни повернулись, я хотя бы диплом спасу. Да была и ещё одна потаённая причина
Я чмокнул тётушку на прощание, подхватил так и не распакованную сумку и бросился на вокзал. Дядюшка, моментом собрав мне в дорогу сидор с едой и бутылкой антисептической жидкости, а ещё прихватив чекушку на провожальную минуту, еле поспевал за мной.
В Москву! В Москву! В Москву! кричал я, как нервическая героиня Чехова, правда, не вслух, а мысленно, но с не меньшей тоской.
В Москву!
3
Вагон странно и мерзко потряхивало рывками, неритмично.
Каждый толчок отзывался в воспалённых мозгах и левой руке. И чей-то резкий взвинченный голос всверливался в уши совсем рядом, с соседней полки, однако слов я разобрать-понять не мог.
Я начал открывать глаза. Меня сразу затошнило, в желудке булькнуло. Я всё же разлепил опухшие веки вместо тёмного дерева вагонной полки надо мной в страшной высоте белел потолок. Длинная трубка люминесцентной лампы слепила мёртвым светом. Тряска и крики продолжались.
Я опустил подбородок на грудь, чуть приподнял свинцовый затылок и увидел-разглядел: металлическая спинка койки, на которой я лежал, к спинке поясницей привалилась фигура в белом халате. Она, сотрясая мою кровать, визгливо-женским голосом корила кого-то:
Свинья! Хошь бы соседей постыдился! Замолкни, я те сказала! Заткнись!..
В ответ мужской плаксивый дискант:
Скотина грёбаная! Блядь распоследняя!.. Ну дай только раз курну Один только разочек, а! У-у-у, сука! А ещё дочь единокровная
Не на-до попросил шёпотом я.
Меня никто не услышал.
Не на-до!
Ноль внимания. Я кашлянул и, набрав от бешенства сил, простонал яростно:
Не на-а-адо меня-а-а трясти-и-и!
Фигура в халате повернулась: девка щекастая, румяная уставилась непонимающе.
Вы меня трясёте, мне больно, в голову отдаёт, промямлил я из последних сил.
Поду-у-умаешь! вдруг обиделась девица, но, передёрнув дебелыми плечами, отошла.
Я с облегчением откинулся на жёсткую подушку и закрыл глаза. Та-а-ак, значит, я в больнице
Я начал смутно припоминать, как ещё в вагоне мне стало совсем нехорошо, рука словно под пыткой на углях поджаривалась. Я подпитывал-поддерживал себя всю ночь тётушкиным лекарством прямо из горлышка и не пьянел, а лишь взбодрялся.
Однако ж дома, в ДАСе, я еле успел помыться-побриться и взяться за перевязку, как хворь, отбросив шутки, скрутила меня всерьёз, принялась душить меня затрясло. Я перетрухнул, но сообразил до студенческой поликлиники на Ленгоры не доберусь, в метро же и сомлею. Стукнулся к администраторше этажа, та сперва засомневалась не с похмелья ли меня корёжит, но, увидав разбинтованную руку, охнула, набрала 03.