И от взывающего куда-то крика, с одной стороны, и тёплого человеколюбивого шёпота с другой, массы мечутся в нерешительности попеременно то туда, то сюда, меж свободой от своей же жизни, стремлением к своему возвышенному одиночеству, и глубокой любовью к этой же жизни и ко всему тому, что её наполняет, к каждому её шевелению, шороху, движению и побуждению, что и протекает в окружении других любящих их людей.
И только умирая, люди начинают понимать, что всё то, что с ними происходило по пути на работу и с работы, всё то, что они понаделали, будучи наряженными в кожи и одежды своих функций, вся их рутинная домашняя суета в оставшиеся крохи времени, все их зовы и к свободе, и к любви, и были их жизнью, как человеков, которые и должны были звучать гордо.
А вот прозвучали ли они или нет? Как это понять и ощутить? И кто тут судья человеку, кроме его же самого, кроме других людей, кроме природы, которая их и родила, и выкормила? И как же тут быть? Как надо было жить? Как правильно, а как неправильно? К какой стороне надо было прислониться? Или всё же просочиться в серединку массы, где всегда тише и теплее, чем по её краям, как тише и теплее в гуще леса, где и деревья от этого проще, прямее, ровнее и не столь витиеваты, как на его окраинах?
А ответов на это и не существует. Всё на свои места и, притом, наилучшим образом, расставляет сама природа, её жизнь, как незримо-малая частичка жизни окружающего нас мира. Расставляет не только не спрашивая нас, но даже с нами не считаясь, притом, всегда наилучшем для себя, а, значит и для нас, как своих малых деток, образом. Но мы этого не понимаем, и понимать не желаем. Ведь лучше это когда именно нам лучше, а не всем лучше, и не вообще лучше.
Полёты в астрале и наяву
Часто люди говорят, то ни так важны события, в которых участвует человек, сколько его отношение к ним. И выходит, что в одной и той же реальности, разные люди проживают разные жизни. Для одних она может быть радостной, а для других горестной.
ИномирянинО ПОЛЁТАХ В АСТРАЛЕ
Летать не ползать! Где нет опоры,
Нет стен, нет крыш, и нет заторов.
Там свежий ветер, что не по силам,
Чтоб удержаться, и там светилам
Не надо меж собой сражаться.
Там много жизни, много света.
Там нет заката, и нет рассвета.
Там только день на фоне ночи,
Покрытой пудрой из белых точек.
И там я волен в своих желаньях
Увидеть небо, но только сверху
Поверх Вселенной, и в ожиданьях
Найти там чудо, поставив веху
В своём сознании на ту прореху,
Что там ещё живёт такая,
За ней другая, третья и шестая
Глядят в лицо мне, не моргая.
И улыбаются, и удивляются,
Как чуду в перьях поражаются.
И у меня кошмар в глазах недоуменных,
Как будто зеркала вокруг меня поставлены.
И в каждом множество Вселенных
В порядке шахматном расставлены.
Гляжу и тоже поражаюсь тому,
Что та, что бесконечной была в умах людей конечна,
А та, что вечной, та не вечна.
Все мы живём в жизни, а жизнь живёт в нас. Но жизни эти разные. Жизнь, что в нас эта жизнь наша собственная. А жизнь, в которой мы она уже не наша, а общественная, общемировая или вселенская. Это, как и имущество: частное и колхозное. Люди живут и в колхозах, и в хуторах, и в хатах, а различия лишь в нюансах. И какой жизни в какой больше, а какой меньше, зависит от многих причин: и от условий жизни, и от менталитета, живущего в ней человека, и, конечно же, от возраста, который и определяет меру личной ответственности человека за свои собственные действия.
Так в детях жизнь всегда бурлит, и чем ребёнок моложе, тем бурление это интенсивнее, и тем меньше его в некой окружающей его жизни. В ней он, где-то сбоку-припёку недоразумение под ногами. Но вот ребёнок взрослеет, в нём начинает пробиваться взрослый человек, а вместе с ним и чувство ответственности перед людьми за свои поступки и проступки. Иногда взрослые его одёргивают, иногда наказывают, это когда им на ребёнка не наплевать, а иногда просто его не замечают, что часто является именно мужской чертой характера ведь ни он же его рожал.