Наступило время прощания. Они поклонились друг другу.
До свидания, Анна, попрощался, приблизившись, и я.
Она впервые за наше знакомство улыбнулась почти незаметной улыбкой, протянула руку и более обычного задержала её в моей:
Прощайте, Герман
И тут она, сделав небольшую паузу, назвала мою фамилию.
Я пристальнее всмотрелся в её лицо, глаза, и странная, почти невозможная мысль вдруг пришла мне в голову: Аня?! Аня Завидная?!
Она сделала общий поклон и пошла к метро. Я был поражён. Аня Завидная ученица из старшего класса, первая красавица выпуска, девушка, в которую я был почти влюблён, ради которой назло всем её ухажерам, любой из которых был статнее, умнее, раскованнее меня, дал себе слово добиться в жизни небывалого успеха и публично продемонстрировать его перед ней и моими ничего не подозревающими соперниками. Конечно, как нередко бывает, школьные увлечения остались в прошлом, лишь иногда всплывая в памяти и вызывая улыбку. После школы жизнь этой девочки, по слухам, сложилась успешно. Ещё в институте она вышла замуж за мидовца и сразу уехала с мужем, получившим назначение в одно из российских посольств. Тогда это круто было, да и сейчас, несмотря на то, что столько деловых людей развелось, считается признаком благополучия. Но та женщина, которую я видел перед собой только что, поразительно отличалась от жизнерадостной, иногда смешливой, иногда насмешливой и надменной красавицы Ани Завидной.
Речь в дороге, разумеется, шла об Анне. Семейная жизнь её поначалу действительно сложилась счастливо. За границей у них родилась дочь. В школу пошла уже в Москве. Когда через несколько лет мужа послали в очередную командировку, выехали без дочери, так как та оканчивала 11 класс. Оставили на попечение бабушки. Была, как и мать, красавицей, прекрасно училась, увлекалась бальными танцами Всё оборвалось в одночасье Её обнаружили в подъезде своего же дома. Когда убийцу, совершенно незнакомого парня, спросили о мотиве преступления, тот спокойно ответил: «Слишком красивая была». Вот так: встретил её на улице вечером, проследил, с ней же и в подъезд вошёл. Вероятно, нездоровый человек.
Только сейчас в себя стала приходить, сказала Варвара, Я её ни на день не оставляла. Говорила мне: теперь все равно жить или умирать. Нет, нет, жить нужно, иначе грех. Как бы ни было трудно. Вот, теперь нашла занятие помогать детям-сиротам. Тем держится. Вот ездим с ней по монастырям.
Герман замолчал ненадолго и продолжил:
Я тогда тронут был её рассказом, но все-таки своё несчастье мне было ближе, чтобы чужое воспринимать, но потом
Он опять замолчал. Видно, справиться с волнением ему было сейчас нелегко.
Потом, гораздо позднее, опять вспомнил и уже никогда не забывал А встретиться с Анной мне ещё пришлось, но при обстоятельствах грустных Об этом после.
Он встал и вышел. Слышно было, как хлопнула дверь холодильника. Вернулся с полуторалитровой пластиковой бутылкой, в которых обычно продают воду, только на этикетке у неё было написано «Винный напиток «Портвейн 777». Я хоть и позволил себе налить, но пробовать не стал. Хозяина это ничуть не беспокоило. Он налил себе уже не в стопку, а в стакан, который принес вместе с бутылкой, и выпил половину содержимого.
Купание не прошло для меня без последствий, продолжил он.
Глаза его смотрели трезво, хотя и печально.
Но ночью температура подскочила до 39. На следующий день, разумеется, на работу не вышел, что в моём положении было очень кстати. Проблема состояла лишь в том, что мы с партнером решили обнулить один из наших счетов, а держать наличку в кассе было неудобно. Договорились, что мою долю он пришлёт мне домой нарочным. Самому, по известным обстоятельствам, приехать ему было неудобно. Нельзя было и через жену передать. Причина та же.
Пролежав в постели без сна до половины дня, я, кое-как умывшись, пошел на кухню, где у меня хранилась баночка гречишного мёда, съел ложку и, налив в рюмку водки, запил ею мёд. Ничего это, конечно, не помогло. Ни в каких смыслах. Но что-то ведь надо было делать, чтобы хоть как-то отвлечься. В это время послышалось, что кто-то вошёл в тамбур, вставил ключ в замок входной двери Я ждал этого, и потому всё напряглось во мне от болезненной радости, напрасной надежды и отчаянья
Заболел? спросила она, не уточняя, от кого узнала о моей болезни.