Деревенский ксёндз отказался выводить односельчан вместе с полком в голое поле.
Не! Мы пуйджéмы до лясу, сказал он, обращаясь к Розену. Там кажда роджи́на мáе стодоле и там ест мéйсце для быдла, пан полковник.
Как знаете, господин ксёндз, землянки в лесу это хорошо, тем более у каждой семьи, но тяжёлая артиллерия даёт большой разлёт, снаряды могут попасть в лес, это опасно, сказал Вяземский.
Ксёндз подумал и ответил:
Трафи, не трафи, то тылько бог вье, а ежели быдло змарзнье, то бенджье бардзо зле.
Ну, как знаете! «Повезёт, не повезёт», повторил он слова ксёндза. Вам нужна помощь?
Помоц потшебна. Гды ващи жолнеже зачнон алярмовачь, нех одразу будзон хлопув, а юж далей я сам с тым порадзэ. Война вшистких нас научила ще зберачь в крутким часе.
Что в итоге? спросил Розен.
Надо, чтобы наши солдаты поднимали по тревоге сельских жителей, там, где стоят, довёл смысл сказанного Вяземский и спросил: Объявлять тревогу?
Объявляйте! И пригласите отца Иллариона.
Отец Илларион отказался уходить с полком и настоял на том, что он останется в селе с незахороненными погибшими во вчерашнем бою. Ни на какие уговоры он не поддался и наотрез отказался от охраны.
Кого охранять, ваше сиятельство?
Розен был ответом батюшки очень раздосадован, но и рисковать полком не мог.
Сашка Клешня приторачивал к седлу тяжеленное хозяйство два огромных казачьих вьюка, шитых из воловьей кожи, в них помещался стол полковника. К другому седлу уже приторочены ещё два вьюка с гардеробом полковника. Был ещё третий то́рок с такими же вьюками, в них находился пищевой припас полковника и его винный запас. Первая и третья пара вьюков самая ценная, и в случае утраты Сашка мог пострадать. Сыромятные торока толстые, грубые, пальцы у Сашки тонкие, нежные, и он еле справлялся. Пальцам было холодно и невмоготу, не по силам, однако помощи ждать было не от кого, и он терпел. Команду собираться по тревоге полковник отдал ещё во время обеда полку выдвинуться в ночь, и дано на это было полчаса. Через час полк должен был находиться в версте от деревни.
Сашка вязал узлы, терпел боль, но успевал и оглянуться, и каждый раз, когда оглядывался, видел, что по главной длинной улице Могилевицы движутся в противоположные стороны два потока: один поток верхом драгуны, и они двигались на северовосток; а другой пешком на югозапад, ведя на верёвках «быдло». «Быдло» вели «хло́пи» с «роджи́нами»: на подворьях польских крестьян было много крупного и мелкого скота. Только что вывез своё хозяйство соседствовавший с избой полковника Розена крепкий крестьянин Петша. Он одного за другим вывел трёх коней, двух волов, бычка, шесть бурёнок и около десятка овец. Птицу Петша оставил. Петше помогала его «жо́на» Мары́ся и старшая «цу́рка» Бáрбара Варварушка, как на русский манер переименовал её Сашка. Они несколько раз уже успели переглянуться через невысокий тын, один раз Сашка даже подмигнул, а Варварушка не отвернулась. Осталось угоститься на двоих семечками и завести разговор.
«Эх, твою мать, с досадой думал Сашка, толькотолько переглядки начались, и вот тебе тревога, и до семечек не дошло!»
Ветер отогнал в сторону тучи, и над широким заснеженным полем повисла яркая луна.
«Будто электричество на Невском!» подумал Вяземский.
«Аки факел на столбу!» поглядывал на луну Четвертаков.
Не заблудитесь, Четвертаков? обратился Вяземский.
Как же, ваше высокоблагородие, скажете тоже. Коли я заблужусь, так мне в тайгу, домойто, и вертаться будет заказано, Хозяин уважать не станет.
А то, что днём там были, ничего?
А мне всё едино, што день, што ночь, вона как луна вся вы́зверилась на небе!
Ровно под луной чернело село, а с северозапада острым углом в деревню упирался непроглядный лес.
Рысью маарш! скомандовал Вяземский, тронул повод, и его чистокровная пошла по наезженной санями дороге между полей.
«Экий он всётаки! глядя в спину Вяземскому, думал Четвертаков. Десятиаршинный, недаром из кавалеров!» Слово кавалергард ему не давалось. Кешка видел таких на цирковых афишах в Иркутске и в Москве, только сам в цирк не попал, однако после увиденного и не надо было, а то вдруг там хуже?
Через сорок минут Вяземский первым выехал на большую, залитую лунным светом поляну, куда вчера стреляла германская артиллерия, и подозвал командира роты пластунов.